В. Владимиров - Агент абвера. Повести

Ну, Стас, так кто там? А?

Капитан милиции Тихонов, двадцати восьми лет, холостой, последний год в комсомоле, по мнению начальства, способный работник, по собственному убеждению — человек, еще не нашедший своего призвания и не решивший начать новую жизнь.

Самое глупое, до чего может додуматься человек, — это решить начать новую жизнь. Стас знает это точно. Волевые люди, принявшие такое решение, мучаются долго, пока не выработают какие–то эрзацы, хотя бы внешне не похожие на прошлое. И продолжают спокойно и весело жить по–старому. А вот с неволевыми людьми — просто беда. Стас — человек безвольный. Часто он просыпается с твердым решением начать новую жизнь, обдумывает все ее аспекты в троллейбусе, по дороге на работу. Вместо обычной шутки Стас сухо козыряет постовому в воротах и не бежит по лестнице на четвертый этаж, а дожидается лифта. Открывает вечно барахлящий замок в своем кабинете, садится за стол и обдумывает рапорт начальству об увольнении из милиции. Потом прикидывает, кем он сможет работать на гражданке. Лешка Пинчук, бывший следователь первого отдела, стал корреспондентом «Московской правды», Тихонравов — заместителем директора самолетостроительного завода. По общим вопросам, конечно. А Иван Петренко пошел администратором в цирк. Правда, Петренко не сам ушел, а выгнали его из милиции…

Потом раздумья Стаса обрывает телефонный звонок, и тягучий голос Шарапова гудит мембраной в трубке:

— На проспекте Мира вооруженное ограбление сберкассы. Инкассатор ранил одного из бандитов. Ты — старший группы. Савоненко, Ластиков и Дрыга с тобой. Давай в темпе.

Тихонов почти автоматически вскакивает, передергивает затвор своего «Макарова», засовывает его на ходу в задний карман брюк и бежит вниз к оперативной матине. И ныряет с головой в колготу розыска, преследования, звонков, обысков, опознаний. А вечером, поднимаясь в лифте к себе домой, он прислоняется к красной исцарапанной стенке, потому что ноги дрожат от усталости и уходящего напряжения, и думает, что Дрыгу надо завтра послать домой к вернувшемуся из тюрьмы Колюне–Иконостасу; а Лепилина–эксперта надо заставить сделать новые снимки в косопадающем освещении: на сейфе были следы; и поехать со следователем к прокурору — получить санкцию на обыск у Галки–Миллионерши, а фарцовщика Берем–Едем надо взять прямо утречком… Знаем, куда золотые диски поплыли! И еще надо, надо, надо…

Стас падает в постель и засыпает мгновенно, не успев подумать, что так и не начал сегодня новую жизнь и прошедший день был похож на десятки других. Об этом он вспомнит только утром. Ио завтра об этом будет некогда думать. Завтра дело будет в разгаре. О новой жизни придется подумать, когда дело закончится и наступит пауза. Но тогда позвонит Шарапов, как позвонил вчера:

— Стас, женщину убили во Владыкине…

Тихонов поднялся до четвертого этажа, остановился, вынул из кармана записочку: «5 этаж, квартира 12». Все, надо идти. Он повернул на последний марш и увидел, что дверь в квартиру отворена. Стас вошел в прихожую. Здесь стояли тихие, заплаканные люди. Значит, опоздал. И впервые Тихонову стало легче от того, что кто–то его опередил. Полный мужчина негромко говорил по телефону, иногда голос его срывался на визг:

— Это же не люди, а бюрократы, я вам говорю! Это же что–то невозможное! Я же сказал, чтобы автобус послали в морг!

Он с маху брякнул трубку на рычаг и повернулся к Тихонову.

— Здравствуйте. Арон Скорый, заведующий редакцией. Иначе говоря, заместитель главного редактора по хозяйственной части. Ах, какое горе! Кто бы мог подумать! Вы, если не ошибаюсь, Копстантип Михайлович?

— Нет. Я, наоборот, Станислав Павлович. Но это не имеет значения.

— Видит бог, что да, не имеет. Перед горем все равны. Да–да–да.

«Вот привязался Скорый–Почтовый–Пассажирский, — с досадой подумал Стас. — А кто же это Константин Михайлович? Она вроде незамужняя…»

— Простите. — Он отодвинул расстроенного толстяка и вошел в комнату.

Седая женщина, повязанная черной косынкой, сидела в углу на диване. Взгляд совершенно остекленел. Она не плакала, а только тихонечко раскачивалась и повторяла беспрерывно:

— Донюшка, моя донюшка, за что же ты меня так? Таточка моя нежная, за что же ты? Что мне жить без тебя? Донюшка моя, донюшка…

Около нее, обняв за плечи, сидела девушка с опухшими красными глазами и говорила:

— Ну, мамочка, дорогая, перестань! Перестань, мамочка…

Женщина все время раскачивалась.

— Донюшка моя светлая, солнышко мое, Таточка, убили меня вместе с тобой, Таточка…

Стас осторожно прошел к окну. Вдруг женщина подняла голову и увидела Тихонова:

— Вы с работы Таточкиной?

Стас немного растерялся, неожиданно остро почувствовал свою неуместность здесь и сказал угрюмо:

— Я из милиции.

Женщина смотрела на него долго, внимательно, и Стасу стало нестерпимо страшно — такое чудовищное страдание было в этих набрякших выцветших глазах.

— Подойди, сынок, — сказала женщина вдруг охрипшим голосом. Стас подошел. — Наклонись. — Стас нагнулся, она провела ледяной ладонью по его лбу, и он сразу вспомнил, как ночью прикоснулся рукой к уже окоченевшему лицу Татьяны.

— Дочку мою, Таточку, убили, — сказала женщина тихо. И тут что–то хрустнуло в ней, и она в голос, от всего рвущегося сердца закричала: — Уби–и–ли–и! Донюшку мою! Кровиночку мою родную!

Девушка обняла ее, охватила крепко, как будто хотела остановить рвущийся из нее крик.

— Мамочка, перестань! Ты убьешь себя!.

— Ой, Галенька, что жалеть–то мне? Убили меня сегодня, не хочу больше жить. Зачем жить мне? Как домой пойду, если завтра положат ее в землю ледяную?

Какая–то старуха громко зарыдала. Стас окаменел. Женщина повернулась к нему:

— Сынок, дожить хочу только, как поймают этого ирода! Если не поймаешь его, зря живешь ты на земле. Слышишь, это мать тебе говорит!

Галя крикнула:

— Ну зачем ты, мамочка! Посмотри, на человеке и так лица нет.

— Ни на ком сейчас лица не должно быть! Галюшка, человека убили! Дочь мою убили! Все люди на земле кричать должны — человека убили! Какого человека уби–и–ли–и–и!..

…Тихонов целый час расспрашивал в соседней комнате Галю обо всем, что могло иметь отношение к убийству Тани. Ничего, ничего, ровным счетом ничего девушка не могла сообщить полезного. Уже перед самым уходом вспомнил:

— А кто такой Константин Михайлович?

— Это Ставицкий — Танин приятель. Одно время они даже пожениться хотели. Но он скрыл от нее, что был женат. А она врунов ненавидит. Вот и пошло у них вкривь и вкось. Но все–таки они видятся иногда…

Девушка не замечала, что говорит о Тане, будто она должна скоро прийти…

3.

Тихонов шел по улице, раздумывая, где лучше встретиться с шоферами — поехать в парк или перехватить их на остановке «Владыкинский круг». Оба варианта имели свои плюсы и минусы. В парке можно было поговорить обстоятельно — на линии водителей поджимал график. Но встреча на остановке психологически целесообразней — им придется вспоминать только нить событий — обстановка же полностью сохранялась. С этим нельзя не считаться. Впрочем, подумал Стас, если это не пройдет, вызову их на Петровку и попробую копнуть глубже.