В. Владимиров - Агент абвера. Повести

— А ты и скажи, если он будет настаивать и искать среди нас изменников.

— Ему трудно говорить. Орет и слушать не хочет.

Сюганов входил в комнату Никулина без стука и всегда в разное время суток, надеясь застать кого–либо из его знакомых. Снова и снова заводил он разговоры об измене, уже не скрывая стремления что–то узнать, выяснить. Николай Константинович держался настороже. Он был уверен, что о содержании бесед Сюганов немедленно докладывает Шнеллеру.

Однажды, возвратившись вечером домой, Громов спросил:

— Слыхал? Шнеллер еще одного скокаря арестовал. Хотел перебежать к русским.

Николай Константинович насторожился. Кого еще постигла участь Беляева?

— Кого? — спросил он Громова.

— Романова какого–то, из новеньких. Я его не знаю, а то сам бы придавил гаденыша.

Никулин почувствовал, как кровь отхлынула от лица, тупо заныла рана на руке. Пропал парень. Сомнений не оставалось. Следом — его очередь. Что же медлит Шнеллер? Неужели играет с ним, как кошка с мышкой?

— А ты не знал его? — спросил Громов.

— Если тот Романов, который иногда приходил в компанию саласпилсцев, то знал, — как можно спокойней и равнодушней ответил Николай Константинович. — Только вряд ли тот. Моему знакомому еще счеты с Советами свести надо: отца его в свое время раскулачили и сослали.

— Черт его разберет, у кого какие счеты с Советской властью! Тут каждый врет, что ему выгодно. А вот кто как себя на деле покажет… Впрочем, поживем — увидим.

— Поживем — увидим, — согласился Никулин.

Шнеллер действительно арестовал Романова. Его заманил в ловушку и предал Сюганов. Опытный провокатор не напрасно прошел выучку у гестаповцев. Он знал, как надо действовать. Горячий и доверчивый юноша не сумел разобраться в хитро расставленной западне и открылся перед Сюгановым.

— Дай только мне через фронт перейти, а там посмотрим, что делать, — проговорился, он как–то Сюганову. Тот сразу ухватился за неосторожно сказанную двусмысленную фразу.

— Нашим привет от меня передай. Скажи, что хотя я и преподаватель в школе абвера, но Родине не изменил. Пусть на меня рассчитывают. Сам видишь, другие разведку преподают, диверсионно–подрывное дело, методы работы чекистов, а я — физкультуру. Этим ведь вреда государству не причинишь. Какой я враг? В плен сдался: — это было. А потом устраивался, как мог, чтобы жизнь сохранить. Своим всегда готов помочь. Мне бы только задание оттуда получить. Так ты посодействуешь мне в этом, а?

Романов давно примечал, что в школе все чаще стали поговаривать о возвращении на Родину. Фашистская армия терпела одно поражение за другим. Фронт неумолимо продвигался на запад. Наступал час расплаты. И те, кто предал свой народ, боялись возмездия. Они искали спасения, надеялись уйти от наказания и потому предлагали свою помощь в борьбе с врагом. «Вот и Сюганов такой же», — подумал Романов. Оказалось, что доверился он подлецу. Посоветоваться парню тогда было не с кем, а сам он разбираться в людях не научился.

— Ты угадал, друг. Я действительно хочу перейти к своим. Повинную голову меч не сечет. И тебя не забуду. Доложу о тебе.

— Вот спасибо. Теперь и у меня надежда будет. Счастливого тебе пути!

Они расстались друзьями. А несколькими днями позже Шнеллер арестовал Романова.

Николай Константинович чувствовал, что Шнеллер методично сжимает кольцо вокруг него. Расстрел Беляева, арест Романова, назойливые посещения Сюганова, постоянная близость Громова — все это звенья одной цепи. Он готовился к встрече со Шнеллером, ждал вызова или ареста и не понимал, почему тот медлит.

Но Шнеллер не торопился. Он тоже готовился. Задавшись целью уличить Никулина в измене, он терпеливо плел свои сети. По его заданию Сюганов выспрашивал саласпилсцев об отношениях Николая Константиновича с Подияровым, Беляевым, Романовым. Им надо было найти хоть какое–нибудь доказательство, что именно Никулин подбивал агентов приходить с повинной в советскую контрразведку. А таких доказательств не было. Не давал нужных показаний и Романов. Шнеллер негодовал. Он сам допрашивал Романова, пытал его, но тот твердил одно и то же — перейти с повинной надумал сам, никто его к этому не склонял.

Заметив, что Романов теряет остаток сил, Шнеллер решился арестовать Николая Константиновича. Он рассчитывал, что больной Никулин и истерзанный пытками Романов на очной ставке не выдержат и расскажут все, что нужно Шнеллеру. Уверенность окрепла после того, как Романов в конце десятичасового допроса, измученный и обессиленный, прохрипел:

— Сведите меня с Никулиным, я все расскажу. Только не мучайте больше. Дайте отдохнуть.

Николай Константинович шел к Шнеллеру с твердым намерением защищаться до последней возможности. Он не знал, какие показания дали Беляев и Романов, но надеялся на их стойкость и мужество.

Шнеллер принял Никулина подчеркнуто холодно. Развалившись в кресле, он злобно смотрел на стоявшего перед ним невозмутимого человека.

— Вы, видимо, догадываетесь, зачем я пригласил вас?

— Скажу больше, господин капитан. Я знаю.

— Вот как?

— Да, знаю. Сюганов уже давно рассказал мне о возникшем у вас подозрении.

— Ну что ж? Тогда приступим к делу, господин Никулин. Надеюсь, вы будете благоразумны и не станете осложнять нашу беседу. Вы только что поднялись с постели. Врач говорил мне, что ничего страшного у вас не обнаруживает, но надо беречься. Не так ли?

В голосе Шнеллера явно чувствовались издевательские нотки. «Ведет себя так, словно ему все известно», — подумал Николай Константинович и промолчал. А капитан и не ожидал ответа. Пристально разглядывая собеседника, он цедил сквозь зубы:

— Вы хорошо понимаете, господин Никулин, что я мог вас давно арестовать, во всяком случае, сразу же после расстрела Беляева или ареста Романова. Но я ожидал, когда вы подниметесь на ноги. Не торопился. Мы, немцы, — гуманный народ. Садитесь, прошу вас.

Шнеллер хмыкнул, встал из–за стола, прошелся по кабинету и повернулся к Николаю Константиновичу.

— Я думаю, вы оценили мое терпение? Итак, господин Никулин, карты на стол. Довольно. Ваша игра окончена!

Николай Константинович изо всех сил старался казаться спокойным. Он невозмутимо ответил:

— Не понимаю, господин капитан, о какой игре может идти речь?

— Не понимаете? Удивительно недогадливый человек! Когда вы получили задание от русских склонять наших агентов к явке с повинной?

Никулин изобразил на лице самое искреннее недоумение.

— Господин капитан! — воскликнул он. — Вы несправедливы ко мне. Если моя верная служба великой Германии — лишь игра в ваших глазах, то и я прошу выложить на стол ваши карты.

— Что? Вы вздумали мною командовать?