Владимир Прибытков - Потерянный экипаж

— Господи! Не надо, Ловас! Мало ли что?

— Заткнись! — сказал Ловас. — Дура! Я же никому не скажу! Ты что, хочешь, чтобы добро пропадало?

— Господи! А вдруг что-нибудь?

— Молчи, ничего и не будет! — сказал Ловас. — Ведь десять мешков!

— Господи! А если узнают?.. Так просто никто не бросит!..

— Раз бросили — значит, не нужно им, — рассудительно заметил Ловас. — А узнать — никто не узнает. Никому не скажем. Только скажи — по судам затаскают, известно… Нет уж! А муку нынче же привезем.

— Господи! — сказала жена. — Мешков десять, говоришь?

— Ага. Не меньше, — сказал Ловас. — Только ты ни гугу!

— Господи! — тихонько воскликнула жена. — Разве я дура?..

И, оглянувшись, они ушли в дом…

На исходе того же дня Петро Кандыба, работавший с утра по сортировке одежды ликвидированных жителей Наддетьхаза, вернулся в казарму и, собираясь отужинать, заметил двух эсэсовцев, появившихся возле дневального.

Появление эсэсовцев никогда не предвещало ничего хорошего. Кандыба сразу подумал, что кто-то нашкодил.

«Интересно — кто?» — подумал Кандыба.

Эсэсовцы, сопровождаемые встревоженным дневальным, двигались по узкому проходу между двухъярусными нарами. Казарма притихла. Эсэсовцы остановились возле Кандыбы. Дневальный со страхом смотрел на Кандыбу.

— Хе-хе… — неуверенно сказал Кандыба. — Хе-хе…

— Вот, — сказал дневальный.

— Хе-хе… — сказал Кандыба, дергая губами. — Хе…

— Встать, — приказал эсэсовец с погонами штурмманна.

— Мене? — спросил Кандыба, не в силах двинуться.

Штурмманн протянул руку, схватил Кандыбу за чуб и рванул на себя.

— Мене? — взвизгнул Кандыба.

Второй эсэсовец привычно провел руками по телу Кандыбы, проверил его карманы, вытащил из них нож, грязный носовой платок, полупустую пачку сигарет, пачку стянутых резинкой кредиток.

— Я ничего не брал! — торопливо сказал Кандыба. — Не надо мене!..

Щелкнули наручники.

— Марш! — приказал штурмманн.

Кандыба знал, что противиться эсэсовцам не следует. Покорно согнув голову, он засеменил по проходу, исподлобья поглядывая по сторонам и пытаясь улыбаться.

— Это не мене! — бессмысленно говорил он. — Не! Не мене!

— Молчать! — сказал штурмманн, и Кандыба с готовностью умолк.

Дверь казармы захлопнулась. Кандыбу впихнули в малолитражный автомобиль. Штурмманн сел рядом с шофером. Второй эсэсовец — возле Кандыбы. Машина пошла к центру города.

Кандыба шевелил губами, жалко улыбался.

— Не мене! — беззвучно, упорно повторял он привязавшуюся фразу. — Не мене!

Он не знал за собой никакой вины. Ничего не крал в эти дни, все приказы выполнял…

— Не мене!..

Кандыбе и на ум не приходило, что арест может быть связан с допросом советского летчика. Уж с летчиком-то все было в порядке! Тут Кандыба считал себя совершенно чистым. За летчика он не беспокоился… Вот разве пронюхали, что он две недели назад золотую челюсть припрятал? Когда евреев стреляли… А больше не за что… Но он вернет челюсть! Хрен с ней, вернет!

— Не мене!..

Кандыбу вытолкали из машины возле здания гестапо. Уж это-то здание он хорошо знал!

«Челюсть!» — подумал Кандыба.

Его провели коридором, ввели в подвальную камеру с грубым, покрытым бурыми пятнами топчаном, со свисающими с потолка веревками.

Кандыбу поставили лицом к стене.

Кто-то вошел.

— Повернись!

Кандыба торопливо повернулся.

В дверях стоял унтершарфюрер с большими залысинами. Засунув за ремень большие пальцы, унтершарфюрер смотрел на Кандыбу.

— Раздеть! — приказал унтершарфюрер солдатам.

С Кандыбы сорвали сапоги, платье, белье. Он неуверенно переступил босыми пятками по холодному полу.

— Если насчет челюсти… — забормотал Кандыба.

— Молчать! — сказал унтершарфюрер. — Скажешь все добровольно — останешься жив. Не скажешь — убью.

— Все скажу! — поспешил заверить эсэсовца Кандыба. — Да боже ж мой!

— Молчать! — сказал унтершарфюрер. — Тебя вызывали в разведотдел? К советскому летчику сажали?

Кандыба вытаращил глаза.

— Говори!

Кандыба торопливо отвечал на вопросы. Все рассказывал. Все. Но, видимо, он рассказывал не то, что хотел услышать унтершарфюрер, потому что тот дал знак солдатам, и они приблизились к предателю…

Вой Кандыбы проник сквозь толстую дверь, просочился сквозь стены.

— Изоляция паршивая, — сказал дежурный эсэсовец, услышав этот вой. — Разве это изоляция?

— Да уж… — согласился другой, позевывая. — А чего ты хочешь? Обычный подвал…

Через час Кандыба сказал, что он предупреждал начальника разведки о подозрительном поведении пленного русского летчика, но получил приказ замолчать и никому не сообщил об этом приказе, боясь расправы.

После этого Кандыбу бросили в камеру, и несколько часов он провел взаперти, на холоде, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить изуродованное тело.

Изредка он взвизгивал и подвывал. Но визг был слабым…

В семь часов вечера за Кандыбой пришли. Его заставили надеть какое-то подобие халата. Связали ему руки. Вывели во двор. Тут, во дворе, Кандыба увидел кучку немецких офицеров в черных мундирах. Одного Кандыба знал. Это был сам штурмбаннфюрер Раббе. Потом Кандыба заметил виселицу. И сообразил, что его ведут к виселице. Ноги у Кандыбы подвернулись. Он упал бы, но солдаты ловко подхватили Кандыбу под руки, быстро поволокли через двор.

— У-у-у-у… — тихонько выл Кандыба.

Солдаты остановились.

— Что такое? — услышал Кандыба голос одного из офицеров.

— Воняет он, господин штурмбаннфюрер! — злобно откликнулся солдат.

— Кончайте!

— Слушаюсь!..

Кандыбу приволокли к виселице.

— Не мене! — тонко завыл Кандыба, почувствовав, как охватывает шею шершавая петля. — Я скажу!

— Хорек обгаженный! — сквозь зубы процедил солдат.

Кандыба на миг умолк, судорожно соображая, кого еще он может предать, что еще сказать, чтобы избежать гибели.

В этот миг солдаты отступили. Один вышиб из-под ног Кандыбы табурет, второй обхватил туловище предателя, повис на нем и выпустил дергающееся тело лишь после того, как услышал хруст позвонков.

Офицеры приблизились к трупу. Раббе привстал на цыпочки, завернул веко повешенного, опустился, отряхнул перчатку, кивнул.

Итак, один из виновных в гибели группы Гинцлера наказан. По крайней мере есть о чем сообщить в Будапешт. А майор Вольф пожалеет, что не хотел слушать советов и пытался опорочить службу безопасности. Конечно, показания такой личности, как Кандыба, доверия руководству не внушат. Но только в том случае, если останутся единственными…

«Самоуверенный болван! — раздраженно подумал Раббе о начальнике разведки. — Выпустил из рук такого пленного! Прозевали по его милости такой десант!»