Михаил Плотников - Беловежская застава

— А как звали солдат этих, вы не помните? — спросил я лесника.

— Звали как? Чего не знаю, того не знаю. Но вы не отчаивайтесь. Может, Михайло Потапыч знает, лесник соседнего участка?

— А пулемет, который сейчас у памятника стоит, настоящий? Из него в сорок первом стреляли пограничники? — спросил я.

— Он самый, я точно знаю.

На крыльце появилась девушка. Я заметил, как внимательно посмотрел на девушку сержант и почему-то смутился.

— Это моя внучка, — с любовью глядя на нее, пояснил лесник.

— Значит, нам в Люпиху надо идти, Сергей Петрович? — спрашивает сержант, а сам глядит на девушку.

— Непременно до Михаила Потапыча, — посоветовал лесник.

«До Люпихи так до Люпихи, — подумал я, — лишь бы разгадать эту трудную загадку». Мы поблагодарили лесника за все то, что он нам рассказал, и распрощались.

На заставу вернулись еще засветло. Но вечерние сумерки синей дымкой уже опускались на землю. Чубатый клен, который стоял у ворот заставы, тонул в синеве, и его багряные листья отливали медью.

После ужина, как всегда, был боевой расчет. Капитан Волгин довел обстановку: на участке заставы должны появиться два неизвестных, которые будут стремиться перейти границу в Беловежской пуще. Он призвал всех пограничников проявлять высокую бдительность, быть начеку. Потом скомандовал «Смирно!» и зачитал приказ на охрану границы. Я с нетерпением ждал, когда капитан назовет мою фамилию. Сердце стучало как-то тревожно и торжественно. И вот я услышал: иду ночью в наряд с инструктором розыскной собаки сержантом Мочаловым.

В два часа ночи меня разбудили. Я быстро оделся и вышел в дежурную комнату. Там стоял хмурый на вид сержант Мочалов. У него белые-белые брови, да такие ершистые, как два пшеничных колоска. А глаза голубые-голубые. Он повернулся ко мне, спросил:

— Готовы?

— Так точно, товарищ сержант, — ответил я.

Он оглядел меня и сказал:

— Ладно, пошли. Только вот ремень у вас висит, подтянуть его надо, да и вообще подтянуться... Идете на границу, а не на прогулку. Поняли?

Я поспешно поправил ремень, будь он неладен! Вчера старшина журил за это, сегодня сержант.

Капитан Волгин еще не ложился спать. Когда мы вошли, он встал, выслушал доклад Мочалова, подошел ко мне, спросил, как здоровье, как дела с поисками героев, осмотрел оружие. Потом подошел к карте нашего участка и отдал приказ на охрану границы.

Сержант повторил:

— Есть выступить на охрану границы Союза Советских Социалистических Республик...

И так четко, без единой запинки повторил все то, что приказывал капитан, что я искренне удивился: как он мог запомнить все подробности?

На улице было по-осеннему темно. Сержант держал на поводке Дину. Я шел за ним. Старался быть к нему как можно ближе, чтобы не сбиться с тропы, а он, как мне казалось, уходил от меня. Я торопился, ноги срывались с тропы, скользили, я спотыкался, падал.

Когда очутились в лесу, тьма стала еще гуще, будто вакса. Сержант Мочалов поминутно освещал полосу фонарем. Тонкий лучик резал темноту, застывал на месте, а затем подпрыгивал и бежал по пашне. Исчезал так же быстро, как и появлялся.

Возле ручья, через который перекинут мостик, мы остановились. Постояли минуты две, послушали. Было удивительно много ночных шорохов. Чуткое ухо улавливало то мгновенный писк, то протяжный скрежет, то далекое уханье, то звонкий перестук.

Я поднялся на мостик, поскользнулся и рухнул вниз. В бочажке было неглубоко, и вода чуть-чуть попала за голенища. Я никак не мог выбраться. Не было опоры. Сержант посветил фонарем и молча протянул мне руку.

Мне было как-то не по себе: уж лучше бы он меня распек.

Над нами плыла густая серебряная река звездочек. И тут впереди меня тьму полоснул тонкий лучик фонаря. Я мигом взглянул на полосу.

— Рядовой Горин, почему не докладываете?

— О чем, товарищ сержант?

— Это я вас должен спросить... О следах, конечно.

Он еще раз включил фонарь, и я вдруг увидел, что вдоль пашни идут глубокие следы.

Дина почему-то сразу же, как только принюхалась к следам, отошла в сторону. Я наклонился и стал рассматривать их.

— Кажется, кабаньи.

— Точно, но ведь и за ними нужен глаз.

Сержант пошел на стык, а я остался один. На дозорной тропе послышались шаги. Я залег. Из тьмы прямо на меня шел человек. Я узнал капитана Волгина.

— Стой! Пропуск! — негромко, но отчетливо произнес я.

Капитан ответил. Я встал и, волнуясь, доложил, как положено в таких случаях делать. Он выслушал мой сбивчивый доклад, заметил:

— Службу несете хорошо, но очень близко подпустили меня.

— Так я же знал, товарищ капитан, что вы идете...

— Все равно. Это не имеет значения. Враг хитер.

Капитан не дождался сержанта, ушел. Вместе с Ваней Гринчуком, сопровождавшим его, растворился в темноте.

Под утро, когда начал брезжить рассвет, мы потихоньку пошли на заставу. И тут на контрольно-следовой полосе Дина обнаружила следы.

— Сообщите немедленно на заставу: «Иду по следу» и быстро за мной, — приказал сержант.

Я догнал его у старого дуба. Он был весь мокрый, дышал тяжело. Дина нервно подпрыгивала.

— Сбилась, — сокрушенно проговорил Мочалов и снова заставил собаку искать след.

— Ищи, Дина, ищи! — повторял он беспрерывно, и собака послушно исполняла волю хозяина. Через полчаса мы очутились на небольшой полянке. Дина бросилась наискосок. Сержант за ней. И только тут я почувствовал, что бежать не могу: выбился из сил.

Учащенно колотилось сердце, и почему-то стало очень тяжело дышать. В глазах потемнело. Зацепился за какую-то корягу и упал. А когда поднялся, сержанта Мочалова и след простыл. Где искать? Я пошел наобум. Шел, потому что надо было идти. В другом месте и в других условиях, может быть, и не пошел бы. Но тут нельзя. Надо идти во что бы то ни стало!

Чем дальше уходил в лес, тем сильнее мучила мысль: а если заблужусь?.. Кричать я не мог, потому что знал — сержант преследует неизвестного. Своим криком могу испортить все дело.

Но вот лес неожиданно кончился. Передо мной открылась речка с крутыми берегами. На той стороне ее я увидел сержанта. Не раздумывая, кубарем скатился вниз и поплыл. Вода была холодная и мутная.

Сержант стоял возле одинокой березы и улыбчиво глядел на меня:

— Вот здорово для начала!

— Для какого начала? — спросил я.