Михаил Плотников - Беловежская застава

— Вижу, товарищ сержант.

— Очень хорошо, теперь следите...

— А чего ж тут следить? Кокнуть его — и делу конец!

— Горячиться нельзя. Нам надо, чтобы все было, как на ладони, ясно.

Я не спускал глаз с цветов молочая. Они и теперь качались, но почему-то медленней, чем вначале. Казалось, что каждый стебель кто-то перебирал руками. Но цветы должны вот-вот кончиться... Что же тогда? Сержант сказал мне тихо:

— Сейчас спуститесь вниз и пойдете нарушителю навстречу, я буду возле вон той старой ели. Поняли?

— Все понял, — сказал я полушепотом, а у самого, между прочим, в горле вдруг сразу пересохло. Если бы сейчас глоточек холодной воды!

Поудобней пристроив автомат, чтобы не мешал, я пополз по-пластунски. По шуршащей листве, по колючему валежнику. Полз, не поднимая головы. Когда очутился на дне оврага, отдышался. С меня ручьями лил пот, и все тело ныло от какой-то тупой боли. Руки, разодранные в кровь, жгло, как огнем. Приподнял голову, осмотрелся. Никого нет. Здесь вот-вот должен появиться нарушитель. Я замер. Минут через пять увидел, как прямо на меня шел человек в маскхалате. Подпустив его ближе, я крикнул:

— Стой! Руки вверх!

Человек моментально метнулся в сторону, на секунду остановился, выхватил из-за пазухи пистолет и выстрелил. Я успел стать за дерево. А он продолжал стрелять. Пули где-то возле меня ударялись в землю, поднимая старую слежавшуюся листву. Я не испытывал страха, неотступно продолжал следить за ним. Но вдруг он перестал стрелять, бросился по дну оврага, потом свернул налево и стал карабкаться вверх. «Где смекнет боец, там врагу конец», — вспомнил я слова старшины и бросился за нарушителем.

Стрелять не хотел: нарушителя надо было взять живым. Если он раньше меня выберется из оврага, то наверняка скроется. Не знаю, какая сила заставила меня взбираться наверх с такой дьявольской расторопностью, которой мог бы позавидовать любой спортсмен. И все же я не успел. Тот, кого я должен был задержать, раньше меня выбрался наверх и скрылся.

И тут я увидел сержанта. С автоматом наперевес он бежал мне навстречу. Видно, выстрелы нарушителя насторожили его, и он бросился на помощь. Раздалось два глухих хлопка — стрелял нарушитель. Но откуда? Сержант лег за дерево и дал очередь. Я видел, как дуло его автомата судорожно подпрыгнуло и ткнулось в землю. Больше оно уже не поднималось. Видно, с сержантом случилась беда. И такая злость меня взяла. Я пробежал метров пять, остановился: рядом просвистела пуля. Ждал еще выстрела, но его не было. Снова пополз по пахнущей грибной прелью земле. Мысли были заняты сержантом — ему немедленно надо помочь. Нарушитель больше не стрелял. Я встал, сделал несколько шагов. Тишина. Лишь шумели макушки сосен. Под ногами шуршит хвоя. Никогда я не думал, что она может так громко шуршать. Я уже не шел, а бежал сломя голову.

— Что ты делаешь?! Немедленно ложись! — услышал я голос сержанта.

— Что с вами, товарищ сержант? — спросил я, подползая.

— Правую руку царапнуло.

Рукав гимнастерки был весь в крови. Я быстро разорвал индивидуальный пакет, закатал рукав гимнастерки сержанта, перевязал руку выше локтя.

— Где засел нарушитель, вы не видите?

— Нет, товарищ сержант, наверное, в какой-нибудь яме.

— Я предполагаю, что в дупле обгорелого дуба. — Он замолчал, стиснув зубы от боли, потом сказал: — Взять его надо, где бы он ни был.

На лбу сержанта гармошкой собрались морщинки. Видно, боль мучила его.

— Возьмем, как миленького, — сказал я, хотя, собственно, как это сделать, я и не представлял. Ведь никогда в жизни мне не приходилось участвовать в подобных делах.

— Ползите в обход и ударьте по нему с тыла, — сказал сержант. — Я бы сам пополз, да не могу...

Подкрался к дуплу осторожно. Оно начиналось метрах в двух от земли. Оттуда и высовывался ствол маузера. Я прижался ухом к дереву. Прислушался. Тихо. Но через некоторое время в дупле что-то заскрипело, заворочалось. Я не сдержался:

— А ну, вылазь, дятел! Хватит — подолбил... Выбрасывай оружие! — командовал я.

Никто не отозвался. А минуты через три к моим ногам упал маузер с пустым магазином и из дупла выпрыгнул нарушитель.

Я дал два выстрела вверх: условный сигнал. Первой нас обнаружила Дина. Она сразу же бросилась на нарушителя. Я еле отбил ее. Подоспевший сержант Мочалов рассказал нам, что и второй нарушитель задержан.

— А что с лесником? — вдруг спросил сержант Викулов и покраснел. Я-то знал, почему — за Аннушку волновался.

— Жив и здоров, — ответил он на ходу. — Молодчина старик! — И рассказал, как было дело.

Когда ночью постучали в сторожку к Сергею Петровичу, он не сразу открыл дверь. На его вопрос: «Кто там?», ответили, что охотники, заблудились, ищут крова и доброго слова. Старик поверил. Но когда увидел людей, усомнился — уж больно не по-охотничьи одеты, а в руках карты. Сердце чувствовало, что пришли недобрые люди. Говорили они вроде об охоте, но от внимания Сергея Петровича не ускользнуло то, что все время разговор сводят к тому, где проходит лесная тропа, по которой можно быстро добраться до границы...

— А там нельзя охотиться, — сказал лесник.

— Попытаемся добиться разрешения, мы особые охотники, — ответил пожилой, черноволосый, с небрежными усиками и со шрамом на лбу. Тот, который моложе, выглядел усталым и хмурым. С виду он был суровым, брови сдвинуты.

— А какие же особые? — полюбопытствовал старик.

— Вот ты первый, за кем мы охотимся, — пожилой встал и совершенно серьезно сказал леснику: — Сейчас же пойдешь с нами на могилу Степана Григорьевича Федорчика. Небось, забыл Степана-то? Это его сын, Иван, — он кивнул головой в сторону парня: — Если пикнете, пеняйте на себя!

Нет, почему же? Он отлично помнит Степана Федорчика. При фашистах был старостой. За угодничество и послушание им был повешен партизанами. Его сынишку при отступлении немцы забрали с собой. А сейчас, как видно, сынок решил навестить родные места...

— Убей, не помню, кто такой Степан Федорчик... Память-то стариковская, худая, — прикидывался лесник. — Где его могила?..

— А ты подумай, старче, у нас время есть, — сказал мужчина со шрамом.

Лесник, конечно, знает, где могила старосты. Тогда Степана хоронили немцы, называли истинным героем, погибшим за великую Германию. Но простые люди знали, какой он был «герой», — продавал и предавал. Ну, и получил по заслугам... А что, если им показать могилу? Решил — покажу! Ударил ладонью по лбу, заговорил весело: