Владимир Киселев - За гранью возможного

Братья Косяк вывели прямо к канаве. Залегли в сухих зарослях прошлогоднего бурьяна. Было тепло. Ярко светило солнце. Видимость отличная.

Бабаевский стал рассматривать железную дорогу в бинокль. В этом месте полотно ровное, как линейка. Справа и слева на изгибах доты. Причем ближе к станции Ясельда сразу два: с одной стороны насыпи и чуть подальше — с другой. Из дотов хорошо просматривался не только участок железной дороги, но и подступы к ней. Бабаевский знал, что ночью фашисты выставляют между дотами часовых, подобраться к насыпи трудно.

Пора было уходить. Бабаевский дважды успел все осмотреть справа налево, но не торопился. Протер тряпочкой стекла бинокля и снова поднес его к глазам. Синкевича так и подмывало заговорить, однако молчал: Бабаевский еще перед выходом предупредил — у железной дороги не вести никаких разговоров.

Со стороны Ясельды послышался перестук колес. Вслед за этим из-за поворота вынырнула дрезина, на прицепе — небольшая платформа со шпалами. Бабаевский, отложив бинокль, следил за ее движением. Миновав канаву, дрезина остановилась. С нее слезли рабочие. Послышались немецкая речь, смех. Не торопясь, рабочие выгрузили шпалы, сложили их штабелем, и поехали дальше.

Потом от Парохонска прошел товарняк, судя по грохоту, пустой. Бабаевский проводил его взглядом и, когда все стихло, рукой показал: надо уходить.

Молча поползли в лес, а там пошли быстрым шагом. Привал устроили уже за шоссе. Закурили. Бабаевский все так же молча уселся на поваленную в бурю сосну, задумался. Бойцы Касьянов и Кожич тихо присели рядом. Братья Косяк, свернув по толстенной цигарке, принялись оживленно обсуждать виденное на железной дороге:

— Вот бы по немцам в дрезине резануть, а то ишь разъезжают.

— И я так думаю!

Увидев, что на них смотрит Синкевич, братья замолчали.

Между тем тот не видел проводников и не слышал. Думал о своем, беспокойно расхаживал. Наконец не выдержал:

— Ну так как, товарищ командир?..

— Все нормально, Сеня, место выбрано правильно, план хороший, — вскинул Бабаевский белесые брови. — У меня к тебе единственная просьба: после взрыва, пока не опомнились фашисты, как можно быстрее надо вернуться в лес. Сто пятьдесят метров под перекрестным огнем — расстояние огромное.

На подрыв бронепоезда отправились четырнадцатого мая.

Через шоссейную дорогу перебрались засветло. Проверили, не обнаружил ли их кто, и только тогда углубились в лес. Подошли к железной дороге. Залегли.

Примерно в половине десятого из дальнего дота появились солдаты. Кое-кто из них пошел к станции Ясельда, другие — к Парохонску. Солдаты двигались медленно, с обеих сторон тщательно осматривали рельсы, насыпь, по пути выставляли посты. Как обычно, один солдат встал метрах в ста от канавы справа, другой — на таком же расстоянии слева. Остальные проследовали дальше. Часовые осмотрелись, пошли навстречу. Не дойдя метров пятидесяти друг до друга, остановились, о чем-то громко и весело поговорили и разошлись.

Стемнело сразу. Периодически то с одной, то с другой стороны вспыхивали прожектора, в небе то и дело зависали ракеты, иногда сразу несколько штук. Холодный свет, чем-то напоминавший лунный, не ярко, но ровно заливал округу.

Часовые опять сошлись, один другому сказал что-то, правда, не так весело, и, зябко ежась, ушел. Бойцы невольно ощутили холод.

— А ведь правду говорят старики, что редкий май без заморозков обходится, — заметил Касьянов.

— Мороз это плохо, — шепнул Чмут.

— Почему?

— Да если продержится еще чуток, огурцов опять не будет, — вполне серьезно сказал Чмут.

— Да иди ты… — вмешался Кожич. — Огурцы-то в июне сажают. При чем тут заморозки?

Чмут, братья Косяк едва сдерживали смех.

Синкевич погрозил кулаком, а про себя подумал: «Пусть посмеются…» Подождав, пока потухнут прожектора и сгорит очередная ракета, сказал:

— За мной, товарищи! — И пополз из леса. За ним Касьянов, Чмут.

Оставшиеся в охранении взяли на прицел часовых.

Ползти по узкой канаве с двадцатикилограммовым зарядом тола, запрятанным в мешок, было необычайно трудно.

В воздухе зависла новая ракета. Подрывники вжались в землю. Каждому казалось, что ракета висит именно над ним. Потом опять вспыхнул прожектор, луч пробежал над головами, осветил полотно и погас. Подрывники вновь поползли. И вдруг — что такое? — у Синкевича часто задергался шнур, который он тянул за собой. Это из охранения подали сигнал «Внимание!».

Опять вспыхнула ракета, и Синкевич увидел: со стороны дальнего дота по путям движется несколько человек.

«Час от часу не легче! Если гитлеровцы решили выставить дополнительные посты, часового поставят и у канавы. Что делать?» Синкевич решил не ждать, пока погаснет ракета, осторожно пополз дальше, за ним — бойцы.

Немцы приближались. Все отчетливей было слышно, как цокают о гравий, гулко ударяются о шпалы сапоги.

Обидно — до насыпи осталось метров тридцать, не больше, и, по всей вероятности, вот-вот должен появиться бронепоезд. Надо торопиться. От того, насколько близко они подползут сейчас к путям, во многом будет зависеть исход операции.

Фашисты остановились возле часового. Это были офицер и два солдата. Офицер громко заговорил с часовым и вдруг насторожился. При свете ракеты его большие очки блеснули, словно вспыхнувшие фары. Он ткнул пистолетом в сторону канавы.

Взяв автомат на изготовку, от группы отделился солдат. Над железной дорогой вновь зависла ракета. Подрывники замерли.

Солдат прошел в нескольких шагах от них, трава, покрытая инеем, шуршала под его ногами. Немец остановился, потоптался на месте. Подрывники вздрогнули, когда прозвучал его надтреснутый голос, с насыпи ответили. И вновь все затихло: ушли фашисты.

Из тягостного оцепенения Синкевича вывел протяжный гудок паровоза со стороны Ясельды. Это мог быть бронепоезд.

И вот уже блестящая игла прожектора проколола лес, а затем, вытянувшись над полотном, высветила рельсы, шпалы.

Синкевич проворно пополз. А когда наконец уперся в бугор, радость так и захлестнула его: «Успел!» Он подтянул мешок, чтобы удобней было на него опереться и затем быстро подняться.

Бронепоезд шел со скоростью не меньше сорока километров. Замерли часовые. До расчетной точки взрыва бронепоезду оставалось пройти меньше ста метров. Уже ничего не слышно было, кроме тяжелого стука колес.

— Пора, — сказал Синкевич и, стремительно вскочив, побежал к насыпи. За ним — товарищи…

Секунда, две — и подрывники на полотне. Теперь часовые наверняка увидели их, однако что-нибудь предпринять не смогли, их срезали меткие очереди партизанских автоматов. Бронепоезд приближался с каждой секундой. Синкевич выдернул чеку взрывателя, бросил мешок. То же сделали остальные.