Владимир Киселев - За гранью возможного

— Воздух! — истошно кричит кто-то.

Поднимается паника, машины, люди сворачивают с шоссе.

Рабцевич с сыном бежит в поле. С воем проносятся над землей «юнкерсы». Пулеметные очереди вспахивают землю, слышатся стоны, крики, проклятия. Рабцевич оглядывается на только что оставленный Брест. Город в разрывах снарядов, в огне. Горит завод, где он в последнее время работал коммерческим директором. «Как хорошо, — думает невольно, — что семью отправил на лето к родным в Кировск…»

А вот Рабцевич на барском поле. Как заведующий земельным отделом Качеричского волостного революционного комитета участвует в распределении помещичьих владений среди крестьян, аршином меряет землю. За ним с красным флагом, с гармошкой идут радостные, возбужденные односельчане.

— Это твой, Кондрат, — говорит Рабцевич, втыкая в землю колышек. — Паши, сей… Теперь голодными твои дивчины не будут!..

— Спасибо, Александр Маркович, — смеется селянин, смахивая слезы с шершавого, в щетине, лица. Он старается обнять Рабцевича.

— Это не мне надо говорить спасибо, Кондрат, — Советской власти…

Но что такое? Вместо крестьянина он видит перед собой широкоплечего приземистого венгерского писателя Мате Залку. Прославленный генерал Лукач — герой республиканской Испании, которого он встретил однажды на горной дороге во время перехода, пожимает ему руку, обнимает…

Рабцевич сидит за столом, пишет письмо в НКВД СССР:

«В настоящее время, когда Родине угрожает опасность, прошу дать мне возможность защищать Родину. Я должен отправиться в тыл врага и громить его тыл…»

И вновь перед ним шоссе, но уже пустынное, заснеженное Волоколамское. Рабцевич командует ротой в мотострелковой бригаде особого назначения НКВД.

— Иванов, — приказывает вытянувшемуся перед ним лейтенанту, — вы со своими людьми минируете участок от леса до дороги. — Обращается к другому командиру: — Вы делаете то же самое, но с левой стороны. Задание понятно? — И сам с группой бойцов начинает устанавливать мины.

— Танки не должны прорваться к Москве, не должны, — говорит хлопцу, который примостился рядом…

Рабцевич ввинчивает запал, но перед ним уже не мина, а граната. Идет бой. Кайзеровцы наступают. Их так много, что не может справиться пулемет. Рабцевич кидает гранату, еще, еще. Бой обрывается. Командир 6-го гренадерского полка Западного фронта на его опаленную гимнастерку прикрепляет Георгиевский крест, вручает погоны унтер-офицера. Рабцевич залезает в окоп, а там стоит шум: товарищи читают большевистскую газету.

— Как все правильно пропечатано, — скручивая цигарку, говорит один солдат, — ведь если пораскинуть мозгами, выйдет, что ни мы, ни простые немцы не хотим войны.

— Это уж точно, — поддерживает его другой, — мне плуг родней винтовки.

И вот уже говорят все разом:

— Долой войну!

— Хватит нам убивать друг друга!

— Мы такие же, как и они, крестьяне, рабочие!

— Айда к ним!

Солдаты вылезают из окопа.

— Товарищи немцы, братья, погодьте, не стреляйте!..

На той стороне тоже слышатся возбужденные голоса. Немецкие солдаты идут навстречу. Ни у кого нет оружия.

— Сволочи, что делаете? — перекошенный злобой, кричит ротный. Размахивая револьвером, намеревается остановить солдат. Подскакивает к Рабцевичу, хватает за грудь. — А ты, скотина, как смеешь? Ты же георгиевский кавалер!

Рабцевич выхватывает у него револьвер, отбрасывает в сторону, идет дальше.

Солдаты встречаются, начинается братание, кругом смех, восторженные возгласы. Александр обнимается с каким-то молоденьким, как сам, немцем. Они находят ящик, должно быть, из-под снарядов, садятся. Закуривают из одного кисета. Немец весело лопочет. Рабцевич не знает немецкого, но ему до удивления все понятно. Немец рабочий, у него есть жена и маленький Ганс, он сегодня же поедет домой.

— А я, — Рабцевич вздыхает, — я землю люблю…

Он радостно смотрит на немца, и вдруг лицо солдата уплывает. Перед ним Линке.

— Вот чудеса! Так это же Карл!

Карл что-то говорит.

Рабцевич открывает глаза. И точно — перед ним Линке со свертками в руках.

— Спишь? А я тут сухой паек получил. Завтра в шесть часов утра поеду домой! Ха! Вставай, провожаться будем!

Линке развернул свертки, финским ножом порезал колбасу, хлеб, открыл банки с консервами.

— А я думал, что не увижу тебя, — улыбнулся Рабцевич, подсаживаясь к столу. — Обидно было бы не поговорить напоследок.

До отъезда Линке так и просидели, вспоминая прошлое, мечтая о будущем.

6 ноября сорок четвертого года газета «Правда» опубликовала Указ Президиума Верховного Совета СССР:

«За образцовое выполнение специальных заданий в тылу противника и проявленные при этом отвагу и геройство присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»…»

Далее указывались награжденные, среди них и Рабцевич.

Стали поступать поздравления — письма, телеграммы, открытки.

Одним из последних поздравил Александра Марковича Карл Линке. Это было в конце мая сорок пятого. Рабцевич взял конверт в руки, увидел знакомый почерк: «Жив!»

Оказалось, после приезда в Москву летом сорок четвертого Карл Карлович получил новое задание. Ему вновь пришлось прыгать с парашютом, но уже на территорию Словакии, охваченную антифашистским восстанием. Пробыл там семь месяцев, был ранен. Сейчас в Москве, но чувствует, что пробудет в столице недолго, — уже готовится к отъезду.

Так оно и вышло: вскоре Линке уехал в Германию, где принял активное участие в создании государства трудящихся на немецкой земле, стал одним из первых его генералов.

Впоследствии министр национальной обороны ГДР Хайнц Гофман напишет:

«После освобождения Германии он отдал весь свой большой боевой опыт социалистическому строительству, усилению и укреплению рабоче-крестьянских сил. Его имя неразрывно связано со строительством вооруженных сил, особенно с созданием и развитием национальной армии Германской Демократической Республики».

Рабцевич надеялся увидеться со своим бывшим комиссаром, строил планы, но им так и не довелось больше встретиться.

По окончании войны Рабцевич работал в органах госбезопасности Белоруссии. Неоднократно избирался в Минский горсовет, Минский горком партии…

Однако многие годы, проведенные в тылу врага в гражданскую, испанскую и Великую Отечественную войны, не прошли бесследно. Особенно подкосила Рабцевича трагическая гибель дочери.

Рабцевич крепился, но все больше чувствовал, что работать ему не под силу.

В пятьдесят втором году вышел на пенсию. Напряженная, по минутам расписанная жизнь сменилась тягостной тишиной. Все время был в гуще событий, все вокруг кипело, бурлило. И вдруг — покой. Не надо никуда рваться, спешить. А что тогда надо? Сидеть на лавочке перед домом и ждать?..