Джакомо Казанова - Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 2

— Я пробуду здесь целый год.

— В добрый час. Надеюсь видеть вас у себя. Кстати, в будущий четверг всё дворянство собирается на Сохо-Сквер. Вот входной билет за две гинеи. — Я подал ей деньги, и она надписала: “Уплачено. Хэррингтон”. — У вас есть рекомендательные письма к какой-нибудь другой даме?

— Ещё одно, миледи, но оно совершенно особого свойства. Это портрет.

— Могу я взглянуть на него?

— Конечно же.

— О, так это герцогиня Нортумберленд, моя добрая приятельница. Видите за тем столом красивую даму в розовом, которая играет в вист?

Я был представлен, и герцогиня весьма обходительно беседовала со мной, усадив подле себя. Мы играли на небольшие ставки, тем не менее мне пришлось проститься с пятнадцатью гинеями. Я платил золотом, и леди Хэррингтон, отведя меня в сторону, спросила:

— Кажется, у вас нет банковских билетов?

— В моём портфеле лежит пятьдесят банкнот по сто гиней каждая.

— Почему бы вам не разменять один из них? Платить карточный долг звонкой монетой — это неловкость, непростительная даже иностранцу. Вы могли бы заметить улыбку вашей соседки слева.

— А кто эта дама? Она поразительно красива.

— Леди Ковентри, дочь герцогини Гамильтон.

— Должен ли я извиниться перед ней?

— Это совершенно излишне. В конце концов она может быть довольна, получив на сей оказии лишних пятнадцать шиллингов, поскольку ажио равняется шиллингу на один золотой.

Среди прочих знакомств, которые я сделал у леди Хэррингтон, следует упомянуть лорда Гарвея, знаменитого моряка, покорителя Гаваны. Он был женат на мисс Чадлей, но разошёлся с нею. Впоследствии эта Чад-лей приобрела известность под именем герцогини Кингстон. У меня будет случай рассказать о ней несколько позже.

Вполне довольный проведённым вечером, я вернулся в свой особняк. Какое безрадостное уединение! Без моего повара и его великолепных французских приправ я, наверно, умер бы в Лондоне от голода и тоски. Здесь не принято угощать знатных особ у себя дома, ибо предпочтение отдаётся тавернам. Надо мной смеялись, когда я каждый день обедал, завтракал и ужинал у себя, так как не мог обходиться без супа, коего в тавернах никогда не подают. Меня вполне серьёзно спрашивали, не болен ли я. Таковы англичане. Они не едят ни хлеба, ни супа, а десерт им вообще не известен. Их пиво показалось мне отвратительным, а из вин они пьют большей частью то, которое привозят из Португалии. Это подслащённая бурда, и от неё у меня всегда случалось раздражение желудка. По этой причине я был вынужден покупать французские вина, и один Господь Бог знает, во что мне это обходилось. Следующий день я провёл с Мартинелли. Он свёл меня в Британский Музей, где я увидел превосходные полотна Рубенса и Ван Дейка. Вечером мы отправились в театр Дрюри-Лейн. Из-за йеремены спектакля в зале случился бурный скандал. Даже присутствие королевской фамилии не могло остановить топанье ногами и крики толпы. Гаррик напрасно трижды выходил, чтобы обратиться к публике. На него отчаянно шикали, свистели и бросали огрызками яблок и всякой грязью. Когда занавес опустился, разъярённая чернь ворвалась на подмостки и всё там переломала, оставив голые стены. Мартинелли от души смеялся сему зрелищу, но я, вспомнив сочинения Монтескье и Вольтера, великих апологетов мудрости английской нации, не знал, что и подумать о правдивости сих просвещённых философов, имея перед глазами живое опровержение их суждений. Через несколько дней после этого, когда я прогуливался в Гайд-Парке с лордом Гарвеем, к адмиралу подошёл какой-то человек и вступил с ним в беседу. После его ухода я спросил лорда, кто сей джентльмен.

— Брат лорда Брокхилла, умершего на эшафоте.

— И вы разговаривали с ним в общественном месте!

— Но разве этот человек виноват, что родственник его совершил убийство?

Желая развлечься, я пошёл в “Стар-Таверн”. Лорд Пемброк говаривал мне, что там можно найти самых красивых женщин и самую уступчивую добродетель во всей британской столице.

— Отдельную комнату, — обратился я к хозяину.

— Сударь желает ужинать?

— Совершенно верно.

— Какие вина прикажете?

— Самые лучшие. Позаботьтесь о двух кувертах.

— Я не знал, что сударь ждёт ещё кого-то.

— Пока я ни на кого не рассчитываю, но очень хотел бы провести остаток вечера в обществе хорошенькой женщины.

Хозяин рассмеялся и, позвав слугу, приказал: “Пришли ко мне Сару”. Почти сразу же явилась долговязая и тощая девица со светлыми волосами и тошнотворной улыбкой. Она нисколько не понравилась мне, и, заметив это, хозяин сказал ей: “Можешь идти, Сара”. Девица повернулась и исчезла.

— Мне не нравится, что вы обидели эту особу.

— Ба! У нас не очень-то церемонятся. К тому же я дам ей от вас шиллинг. В подобном случае это вполне достаточно.

— Значит, по шиллингу с головы я могу произвести смотр всем красавицам, посещающим ваше заведение?

— Без всякого сомнения, сэр.

Слуге велели позвать новую красотку, которая показалась мне столь же мало привлекательной, что и первая. Заплатив, я отпустил её. Ещё одно лицо, и ещё шиллинг. Подобным образом мне пришлось выложить с полдюжины монет. В конце концов это меня утомило, и я потребовал ужин для себя одного.

Имея любовные намерения, я поехал на праздник в Ранлей. Там оказалось множество очаровательных женщин, однако незнание английского языка оставляло для меня в качестве единственного средства лишь пантомиму, в ответ на которую мне только смеялись в лицо, и все мои старания так ни к чему и не привели. Я собрался ехать обратно и безуспешно искал фиакр, когда какая-то молодая дама сжалилась надо мной и обратилась по-французски: “Мне кажется, сударь, вы живёте неподалеку от Вайт-Холла. Если желаете, садитесь ко мне в карету, я отвезу вас”. Легко вообразить моё воодушевление. Я начал с излияний самой пламенной благодарности, потом осмелился взять руку, которая не была отнята, и пошёл ещё дальше, не встречая препятствий. Наконец, я предпринял окончательный штурм, но здесь встретил решительное сопротивление.

— Это вы так благодарите за оказанное гостеприимство, сударь?

— При том состоянии, в которое вы меня повергли, миледи, просто бесчеловечно быть столь жестокой.

— И вы ещё недовольны!

— Ах, миледи, какая холодность!

— Ах, сударь, какая требовательность!

— Но, по крайней мере, мы встретимся?

— Несомненно, только я оставляю за собой первый визит.

Я простился, не зная ни её имени, ни адреса, однако недели через две увидел мою незнакомку у леди Жермен, занятую чтением газеты. Я подошёл к сей красавице и обратился с просьбой представить меня в отсутствии хозяйки дома остальному обществу. Она же с язвительной улыбкой ответствовала мне: