Иван Папуловский - Агент зарубежного центра

Жизнь его в «свободном мире» явно не складывалась. Не складывались отношения с новыми приятелями — случайными знакомыми по вечерним «прогулкам», появились долги. За бутылкой виски все становились щедрыми, а после вытрезвления объявляли жесткие, нереальные сроки уплаты ссуд. Да еще угрожали расправой, если не рассчитаешься своевременно.

Вновь и все чаще стали приходить мысли о возвращении на Родину. «Никому здесь не нужен, ни одной близкой души».

Вернуться тоже было не просто. Понимал, что нашкодил. Простят ли ему его тринадцать лет «сладкой» жизни на Западе, его сотрудничество с врагами Советского Союза? А если осудят, то сколько дадут?

В груди застревал холодок. Что лучше — влачить жалкое существование никому не нужного эмигранта, дрожать перед неизвестностью — будут ли завтра работа и хлеб, или отбыть положенное за «ошибки молодости» и потом жить среди своих и на своей, родной земле?

Вспомнился химический заводик в пригороде Парижа, где «вкалывал» иногда по десять часов в сутки. Странные все-таки порядки у капиталистов: за воротами тысячи людей, согласных на любую работу, а здесь выжимают соки с утра до вечера из тех «счастливчиков», с которыми заключен контракт.

Если вернется на Родину — что ему будет? Придется ли еще труднее, чем на парижском заводике? Больше пяти лет, наверное, ему не дадут, а это уж как-нибудь переможет, отработает.

Бродя по дальним кварталам Мюнхена, наткнулся однажды на русскую колонию. Да-да, тут проживает много русских — древних старичков и старушек из «бывших», удравших из России после Октябрьской революции, и их многочисленных потомков.

Райму пытался заговорить с группой парней, собравшихся в сквере. Они удивленно смерили его недоброжелательными взглядами, возмущенно затараторили по-немецки.

— Я — русский, из Советского Союза, — тыкал он себя в грудь, пытаясь заинтересовать окружавшую его компанию молодых повес. — Эстония — есть такая республика.

И вдруг понял, что эти русские парни не знают русского языка!

А дни летели.

На РС появились новые редакции и отделы, радиостанция, как и РСЕ, как «Голос Америки», теперь официально финансировалась из государственного бюджета США — до 80—100 миллионов в год, но ключевые посты здесь по-прежнему принадлежали офицерам ЦРУ и невидимые нити еще крепче связывали здание в Английском парке Мюнхена с Вашингтоном, Нью-Йорком, столицами натовских государств. Отдел по изучению аудитории и эффективности передач под именем «бюро Ралиса» переместился в Париж, его филиалы были в Риме и Лондоне, а сотрудники шныряли по причалам и улочкам Гамбурга, Амстердама, Лиссабона, куда заходили суда из Советского Союза и других социалистических стран и где можно было натолкнуться на потенциальных предателей и отщепенцев, столь милых сердцу деятелей ЦРУ — подлинных хозяев РС—РСЕ.

В одном из южных колхозов Эстонии в ноябре 1979 года появился новый шофер. Роста выше среднего, плотный, с какими-то настороженными светло-синими глазами. Впрочем, шофер как шофер, ничего в нем особенного не было, и появление его прошло бы не столь заметно, если б не передача Эстонского телевидения.

На экранах телевизоров появился хорошо известный телезрителям комментатор — обстоятельный, обычно раскованный и неторопливый. На сей раз в студии напротив него сидели трое: молодая, красивая женщина с аккуратной прической — тоже хорошо знакомая эстонской публике актриса, известный журналист и колхозный шофер.

Именно с ним начал беседу телекомментатор.

Все трое побывали во многих странах Европы, могли рассказать о достопримечательностях Парижа, Вены, Рима, но, как оказалось, очень по-разному их видели. Актриса и журналист знакомились с жизнью, обычаями, культурными достижениями народов Франции, Австрии, Италии, вынесли немало ярких впечатлений о посещении театров, выставок, картинных галерей, вспоминали с изрядной долей юмора мелкие недоразумения и смешные ситуации, в которые они попадали за границей, и говорили они об этом непринужденно и откровенно, а третий собеседник явно волновался, часто опускал глаза долу, путался в ответах.

Тогда, много лет назад, они были вместе — туристы из Советского Союза. И парижские улицы, Лувр, Эйфелеву башню осматривали вместе, слушали концерты, веселились — ведь были молоды, были счастливы. Полные впечатлений вернулись домой. Все, кроме него, нынешнего шофера. Он домой не вернулся.

И теперь рассказывал о своей службе на американской радиостанции «Свобода», о проверке на детекторе лжи, о близком знакомстве с деятелями Центрального разведывательного управления США, заправлявшими всеми делами мюнхенской радиостанции.

Не сладкой вышла его жизнь в «свободном» мире, не простым было и возвращение. Первую попытку сделал в Бонне. Не вышло. Из Гамбурга туристом отбыл в Хельсинки, но Финляндия без соответствующей визы не приняла беглеца — пришлось тут же перебраться в Швецию, благо туда пускали без всяких проверок. Хотел в качестве туриста выехать в СССР, подал заявление — и получил отказ в визе. Тогда обратился в Советское посольство в Стокгольме. На сей раз с необычайным нетерпением ждал ответа, обдумывал дальнейшие ходы — если откажут. Двинуть в Южную Америку? Из Стокгольма в Гамбург, из Гамбурга — в Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айрес. Порты, о которых много слышал. Слышать-то слышал, да кто его там ждет — еще одного притязателя на место под южным солнцем, которых тут и так хоть пруд пруди.

Он едва сдержал слезы радости, благодарности, умиления, когда сотрудник нашего посольства вручил ему документы и билет на теплоход «Антонина Нежданова», следовавший из Стокгольма в Таллинн. Он почти бегом бежал к причальной стенке, где стояло огромное белоснежное судно под советским флагом. В три секунды поднялся по трапу. Он словно боялся, что где-то на пути к родине возникнет маленький, шустрый мистер Ралис или внушительный, рослый мистер Новак, но нет — путь к свободе, к настоящей свободе был уже открыт.

«Пять лет дадут, не больше!» — лихорадочно соображал он, сходя с судна в Таллинне, сходя на преданную им, бездумно оставленную родную землю.

Он и перед камерами в студии телевидения все еще не мог снять с себя напряжения, владевшего им последние месяцы.

На другой день после телепередачи начальник колхозного гаража как бы между прочим сказал ему:

— А мы тебя вчера видели…

Райму отвел глаза.

Прошло шесть с лишним лет после возвращения «оттуда», надо бы начать нормальную жизнь, но те тринадцать лет, с двадцати шести до тридцати девяти, изломали его судьбу, сильно повлияли на его психику — его давит к земле тяжкий груз содеянного, его поднимают с постели воспоминания. Он еще не может забыть ни изнурительного труда на химическом заводике в Париже и поисков работы в Гамбурге, Бонне, Мюнхене, он все еще с видом делового человека может подсчитать проценты необходимой прибыли, чтобы выстоять в конкуренции владельцев отелей, дач, ресторанов и баров на экзотическом острове Ивиса, он слышит голоса Макса Ралиса, доктора Бойтера, Джорджа Бэрри и других деятелей РС, наставлявших его искусству в ясный день наводить тень на плетень и из мелких частных фактов, вычитанных из советских газет, делать далеко идущие антисоветские выводы…