Иван Папуловский - Агент зарубежного центра

— Пришлось перед рождеством много поработать, — словно отвечая на незаданный вопрос, пожаловался старый эмигрант. — Рождественские открытки в разные страны, посылки…

В баре было жарко, Волли снял куртку, положил на спинку стула. Киппар внимательно смотрел на него. Придвинул бутылку с напитком.

Папка с «документами» для пересылки на родину была готова. Поручения Тийту Мадиссону, Виктору Нийтсоо, Мати Кийренду, «друзьям» — имелась в виду несуществующая группа Хольма.

— Ребята звонили насчет батареек, — озабоченно сказал Киппар, выкладывая на стол пакетики. — Вот батарейки, кассеты для диктофона…

Он не забыл сказать на прощание «Пеаме васту» — «Будем стойкими», хотя его собственная «стойкость» явно шла на убыль. Всего начал бояться — подвохов со стороны коллег по «Центру помощи», по другим эмигрантским организациям, но больше всего — КГБ. Видимо, считал, что там работают серьезные люди, которые знают о нем, следят за его деятельностью…

Стояли необычные для Балтики холода. Волли, выходя из ПУБа, поправил шарфик на шее. И подумал о том, что недолго протянет его заморский «шеф», растративший свою жизнь на борьбу с советской властью. Очень грустным был прощальный взгляд Киппара, и по-человечески моряк даже посочувствовал ему.

В январе восемьдесят седьмого, когда на улицах Таллинна мела снежная поземка, а ртутный столбик в термометре опускался за минус двадцать, Волли пришел на встречу с подполковником Яаком Пыльдом. Поздравил друга с новым офицерским званием, сказал, что отправляется в очередной рейс на Стокгольм. С мороза он разминал озябшие ноги — ходил по комнате, даже стучал по полу. И вдруг заметил, что Яак смотрит на него с каким-то загадочным выражением лица.

— У тебя новости? — спросил Волли.

— Новости. На днях умер твой «друг» Киппар…

Моряк остановился посреди комнаты. Множество противоречивых чувств нахлынуло на него. Вспомнил последнюю встречу, усталый вид Киппара, грустный взгляд на прощание…

— Как это случилось? Известно?

— Известно. Лег после обеда отдохнуть — и не проснулся. Остановилось сердце. Обнаружили часа через полтора-два, вызвали полицию… В общем, руководство Комитета озабочено тем, как быть с тобой.

Вольдемар вспомнил, как плохо отзывался Киппар о своем заместителе Яаке Юриадо. Пойти на встречу с ним? Ведь все функции «шефа» теперь перейдут к этому антисоветчику, и кто знает, как он поведет дело.

Вольдемар Хольм все-таки дважды встретился с Яаком Юриадо. Тот приходил на встречи с моряком в сопровождении зятя покойного Антса Киппара сухопарым Микивером, который не очень скрывал свое недоверие связному.

Вскоре Волли обнаружил явную слежку за собою в порту и на улицах Стокгольма. Продолжение встреч с эмигрантами-антисоветчиками в шведской столице становилось опасным…

Восемьдесят седьмой год начинался в европейской части Союза крутыми морозами, снежными заносами и надеждами на быстрый успех начавшейся перестройки.

Неизвестно, когда в душе отбывавшей наказание за антисоветскую деятельность эстонки Лагле Парек созрело решение тоже «перестроиться» или, в крайнем случае, использовать перестройку во всем советском обществе для изменения свой участи, но в Президиуме Верховного Совета Эстонской ССР получили ее покаянное письмо-заявление.

«18 декабря 1983 года Верховный суд ЭССР приговорил меня, Лагле Парек, к 6 годам лишения свободы с пребыванием в исправительно-трудовой колонии строгого режима о последующей ссылкой на три года. Я была осуждена по статье 68 п. I за антисоветскую агитацию и пропаганду, — писала просительница. — Я активно участвовала в антисоветской деятельности и признаю обвинения, за которые несу заслуженное наказание. Скоро исполнится четыре года со дня моего ареста. За это время в нашем обществе произошли большие изменения. Благодаря средствам массовой информации у меня возникло впечатление, что многие проблемы, которые вызывали у меня протест именно своей закрытостью, теперь открыты для обсуждения… Я глубоко убеждена, что сегодняшний мир может стать лучше только путем развития морально-этических убеждений отдельной личности.

В связи с этими изменениями в политике партии у меня возникло впечатление, что сегодня меня не наказали бы столь сурово, и что я могла бы многое сделать по-другому, так как теперь можно поднимать проблемы и в советской печати. М. Горбачев сказал в одном своем выступлении, что каждому человеку в нашем обществе будет дана возможность найти себе место, но если не найдете, уж не жалуйтесь. Я думаю, что, может, и человеку с моей судьбой можно дать возможность найти себе место на данном этапе общественного развития.

Приведенные выше мысли дают мне смелость обратиться в Президиум Верховного Совета ЭССР с прошением о досрочном освобождении…»

Свое заявление Лагле Парек заканчивала так:

«…Это прошение содержит в себе твердое обещание не вступать в противоречие с действующим в нашем государстве законодательством, не входить в связь с эмигрантскими антисоветскими организациями».

Вернувшись домой, она ходила по Тарту с видом победительницы. Освободили ее в феврале 1987 года, когда Киппара уже не было в живых.

Она согласилась дать интервью редактору тартуской объединенной (городской и районной) газеты «Эдази» Марту Кадастику. Случилось это уже в августе.

«В назначенный августовский день, — пишет журналист, — Лагле Парек пришла в редакцию… Хорошо одета, вежлива… Еще не состоялось сборище в парке Хирве, еще не были слышны оценки и отклики на события 23 августа. Еще была надежда хоть как-то понять друг друга. Но ответы Лагле говорили сами за себя, языком намеренного обострения конфликта. Парек попыталась использовать интервью прежде всего для того, чтобы пропагандировать намечающийся «митинг памяти».

Речь о том самом митинге, приуроченном к 48-й годовщине заключения пакта Молотова — Риббентропа, который Лагле Парек вместе со своим старым сподвижником Тийтом Мадиссоном организовала 23 августа 1987 года в таллиннском парке Хирве — у подножия Вышгорода.

Яак Юриадо, исполнявший обязанности председателя «Центра помощи», позвонил из Стокгольма в Таллинн за четыре дня до годовщины договора о ненападении между Германией и СССР. Позвонил, конечно, Тийту Мадиссону и набросился на него с упреками, почему не используют эту годовщину, хоть она и не «круглая», для антисоветской акции. И Мадиссон постарался. Во-первых, на проведение митинга надо было получить разрешение Таллиннского горисполкома, во-вторых — объявить о предстоящем шоу.

Собралось человек семьсот. Возложили венок к постаменту скульптуры легендарной прародительницы древних эстов, матери Калевипоэга Линды. Митинг открыл Тийт Мадиссон, уже имевший в кармане разрешение советских властей на выезд в Израиль (правда, оказался он не в Тель-Авиве, а в Стокгольме, но это — частность). Досрочно освобожденный из мест заключения, сей молодой человек быстро ухватил суть происходящей в стране демократизации и широкой гласности и здесь не стеснялся в выражениях. На другой день «о событиях в Таллинне» раструбили на весь мир все зарубежные «радиоголоса» и другие средства массовой информации, преувеличив, как водится, численность вольных и невольных участников сбора.