Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника. Затерянные в океане

Обдумав все это, командир «Иена» склонен был скорее признать долг, чем отвергнуть его, и получи он вчера уведомление о нем от клерка Васптонга, он бы воспротивился намерению Ланжале и Порника овладеть особой Гроляра, так как в этом насилии над его особой не оказалось бы тогда никакой надобности.

Бартес не догадывался, что дело, о котором он размышлял, имело под собой иную почву: не позволь он своим людям овладеть Гроляром и посадить его в надежное место на «Иене», — опаснейший враг его и всего китайского и французского персонала его судна был бы еще на свободе и мог бы нанести всем им полное и окончательное поражение…

— Итак, сэр, — снова произнес мистер Васптонг, — ваш ответ?

— В настоящую минуту я не могу сказать вам ничего определенного, — отвечал Бартес. — Я нахожу нужным основательно обсудить дело и более всего — посоветоваться с моими друзьями.

— В таком случае, — начал было пристав, вставая со стула на котором сидел, но Бартес не дал ему докончить фразы:

— Можете исполнять ваш долг, милостивый государь, — сказал он холодно, — я не намерен мешать вам в этом.

— Итак, я вам объявляю, — торжественно возгласил пристав, — что ваше судно, называемое «Иен», находится отныне под арестом, со всем вашим имуществом, находящимся на оном, и что, в силу предписания господина главного судьи, председателя высшей инстанции суда полиции в городе Сан-Франциско, я оставляю здесь, в качестве хранителей арестованного имущества, моих четырех помощников: господ Джона, Уильяма, Фреда и Эдварда Перкинсбодди — четырех родных братьев, имею честь объяснить вам это, сэр… Пища и жалованье должны им отпускаться и выдаваться за счет арестованного имущества.

— Уж это само собой разумеется, — опять с насмешкой сказал командир «Иена». — Окончательный же мой ответ вы получите или сегодня вечером, или завтра утром, в ожидании чего эти джентльмены, надеюсь, не соскучатся на борту моего судна… Наконец, что касается этого несчастного носа, имевшего неосторожность подвернуться под кулак одного из моих людей, то я думаю, что с этим делом покончено: мы принимаем все ваши условия, то есть платим вам все убытки и расходы по делу, в том числе и вознаграждение вам за ваши труды, какое вы сами назначите.

— К сожалению, господин командир, я не могу согласиться на предлагаемую вами полюбовную сделку.

— Это почему? — спросил, удивляясь, Бартес.

— Потому что делу этому полиция придала такую важность, о которой я не мог думать: лейтенант вашего судна и мой клиент — оба обвиняются не только в нарушении порядка и тишины на улицах, но и в публичном сопротивлении полицейской власти, которая пыталась остановить их, но не могла, так как они оба возбудили против полиции публику, с которой она, естественно, не желала ссориться. Вследствие этого сегодня же ваш лейтенант и вы как лицо, ответственное за него, должны будете предстать перед судом полиции города Сан-Франциско.

В свое время мы уже говорили, что констебли, не желая впутываться в уличную историю, удалились от места схватки и наблюдали за ней только издали. Но так как история получила слишком громкую известность, то, опасаясь подпасть под ответственность за допущение уличных беспорядков, они сделали формальное заявление своему начальству о сопротивлении их власти двух уличных забияк и о возбуждении ими против них, представителей полиции, массы публики.

Так все сгущались и сгущались тучи над головами наших героев, грозя разразиться страшной бурей! Неблагоразумие, неосторожный шаг, ничтожная и дрянная личность, знавшая, однако, их историю, — все могло соединиться вместе и погубить их, предав в руки французского правительства, которое арестует их как беглых преступников и не замедлит отправить обратно на остров Ну, в пенитенциарное заведение, откуда в другой раз уже не удастся им вырваться на свободу!..

В тот же самый день, отделавшись наконец от мистера Васптонга и проводив капитана-американца, Бартес, возвращаясь на свое судно, неожиданно увидел на набережной одно чрезвычайно знакомое ему лицо.

Это был молодой человек, одетый по последней парижской моде, с моноклем в глазу, который, казалось, с большим любопытством смотрел на «Иен»… Кто он такой?.. Нет сомнения, что он прежде всего француз и, судя по изяществу костюма и манер, должен принадлежать к высшему обществу. Черты его лица как будто очень знакомы Бартесу, только он никак не может припомнить, кого именно он видит перед собой… Ба, постой! Да не он ли это, не друг ли детства его, не тот ли, что так сильно протестовал против его осуждения, не Гастон ли, Гастон де Ла Жонкьер?..

Если бы это было не в Сан-Франциско, Бартес тотчас же подошел бы к нему с распростертыми объятиями, но здесь, в этом городе, на глазах этой толпы, все еще проявляющей интерес к «Иену», это было бы крайне неудобно и даже опасно: он подтвердил бы этим всеобщий слух, что он совсем не китаец, а француз, — слух, пущенный, разумеется, Васптонгом. Публика сильно заинтересовалась «этим таинственным принцем Иеном», а следственный пристав потирал руки, восклицая:

— Отлично! Отлично! Славная реклама для моей конторы! Большой шанс для вас, милейший мой Пэдди, сделать блестящую карьеру, служа под начальством человека, подобного мне!

Пэдди была фамилия его юного клерка, ярого поклонника виски и джина…

Подумав и поколебавшись несколько минут, Бартес решился завязать разговор с интересовавшим его знакомым незнакомцем.

Он незаметно для других подошел к нему и сказал так, что никто не мог слышать:

— Гастон де Ла Жонкьер, если не ошибаюсь?

Окликнутый господин с живостью обернулся к нему, и у Бартеса не осталось никакого сомнения: это он, он, его давний друг!

— Да, это я, — сказал тот просто, — но кто вы и откуда знаете мое имя?

Вместо ответа Бартес предложил ему взойти на судно «Иен», прибавив:

— Здесь неудобны объяснения, а между тем я хотел бы поговорить с вами о многом…

— О Бартесе, может быть?

— Да, и о нем также.

— О, в таком случае я охотно иду к вам! — радостно воскликнул Гастон.

И только войдя в свой кабинет и заперев за собой дверь, Бартес, выпрямившись во весь рост, остановился перед своим гостем и сказал ему:

— Гастон, узнаешь ли ты меня?

Ответом ему было радостное и восторженное восклицание, с которым Гастон де Ла Жонкьер бросился к нему в объятия.

БАРТЕС И ЕГО ДРУГ, ТАК НЕОЖИДАННО встреченный им, — и где же? в Сан-Франциско! — более часу просидели в каюте, ведя живую и откровенную беседу. Гастон сообщил своему другу, что он едет в Китай — по одному конфиденциальному поручению французского правительства — и по дороге заехал в Америку затем, чтобы познакомиться с ней.