Николай Шпанов - Песцы

Солнца не было. Бледная полоска зари загорелась на востоке совсем не надолго. На миг вершины, укутанные снежным саваном, окрасились розовыми бликами. Неуверенными, расплывчатыми, — такими, что ни в ком, кроме тех кто ждал их полгода, они не вызвали бы восторга весны.

Восток погас. Серая мгла окутала бесконечный простор ледяного плато. Серое небо ничем не отграничивалось от серой равнины, обрамленной серыми шапками острых вершин.

Снег стал падать медленно, крупными пушистыми хлопьями, образуя плотную непроглядную завесу. Хлопья ложились ровным покровом. Потом они метнулись под резким порывом колющего ветра. Все закружилось и запрыгало. Снежная завеса, ударяясь о землю, взлетала пушистыми концами, волновалась, металась, прыгала.

Под ударами ветра снежные валы срывались с краев трещин на глетчерах. Снежные комья с треском и грохотом низвергались в бездонные ледяные пропасти. Навстречу им вырывался леденящий ветер.

Человек, серым силуэтом слившийся с небом и снегом, растерянно остановился. Ни пинками, ни ударами он не мог поднять зарывшихся в снег собак. Безнадежно опустился на край тяжело нагруженной нарты.

Снежные закрутни, мечась вокруг человека, обволокли его со всех сторон. Через пять минут человека, собак и сани нельзя было отличить от соседних сугробов.

Весеннее солнце восторженно обливало все под собой лучистым светом. Яркие краски авто играли, как крылья попугаев, на отполированном до зеркальности, отливающем темным серебром асфальте.

В волнующемся потоке тротуаров солнце играло брусничными балахонами мужских пальто. Крутились и сверкали зеленые, красные, васильковые пятна женских шляп и костюмов. От ярких витрин ложились зеркально отраженные золотые полосы.

Дальше, где кончались тесные груды домов, из-за решетчатых чугунных переплетов выпирали бледно-зеленые реставрированные весной деревья, вросшие серыми стволами в ровный ковер газонов.

Фрейлейн Эмма недовольно осмотрела себя в трельяж. В широко открытых голубых глазах, осененных длинными черными ресницами из риммеля, ничего не отражалось. Но она была уверена, что глаза полны гнева и подчеркивала этот гнев сдвиганием к переносице таких же черных как ресницы, сильно подведенных бровей.

Фрейлейн Эмма переживала кризис. Ведь нужно же было случиться так, чтобы белые песцы вошли в моду именно тогда, когда их во всем Берлине не сыщешь ни за какие деньги.

И во всем виноват какой-то автомобильный фабрикант Адлер. Ни с того ни с сего ему вздумалось пустить в ход белые спортивные машины и рекламировать их плакатом с блондинкой, укутанной в манто, по рукавам, воротнику и подолу отделанном пушистыми белыми песцами.

С тех пор Берлин точно сбесился. Ему понадобились белые песцы в несметном количестве. Но песцы до него не доходили. Они все оставались в Лейпциге. Лейпцигские фрейлейн тоже восприняли плакаты Адлера. Меховая столица не могла испытывать кризиса.

Единственной темой дамских салонов был белый песец.

Кризис разростался и грозил принести неисчислимые неприятности деловому миру. Кризиса не мог смягчить даже горностай, выставленный во всех витринах. Никто не отрицал высоких качеств царственного меха, но сегодня нужен песец. Горностай далеко не так пушист как песец. Белые спортивные купэ требуют песца…

В дверь постучали. Фрейлейн Эмма поспешно отошла от трюмо.

Маленький плотный человечек нерешительно вкатился в комнату. Блеснув розовой лысиной, он склонился к шейке фрейлейн. Но губы его звучно чмокнули воздух: Эмма быстро отстранилась.

— А обещанные песцы, господин Крафт?

— Мой друг, — развел руками толстяк, — вы же знаете, что это не так просто.

— Я ничего не знаю, господин Крафт, кроме того, что…

Фрейлейн Эмма прикрыла глаза длинными ресницами из риммеля.

Толстяк густо покраснел и сунул в рот, спрятанную было при входе, сигару.

Еремкин, выдвиженец, замдиректора госторга, сердито стукнул кулаком по столу:

— Без волынки, товарищи. Нужно понимать момент. Песцы нам нужны, как никогда. Обстановка исключительно благоприятная. Мы имеем возможность покрыть этой пушниной весь наш валютный прорыв по машинно-импортному плану.

— Это не так просто, товарищ Еремкин, — степенно ответил худой длинный старик, — мы делаем все возможное. Но пройдет время, прежде чем мы сможем перебросить нужную партию в Германию.

— Нужно сократить это время вдвое, — безапелляционно заявил Еремкин.

Когда худой старик ушел из кабинета, Еремкин торопливо выпил стакан простывшего чая, заел его бутербродом с сухой дряблой кетой.

Подумав, повертел автомат и крикнул кому-то в трубку:

— …ладно. Я уверен, что мы эту дыру заткнем.

Кнут Иенсен проснулся первым. Он вылез из мешка и зажег спиртовку, пока Яльмар Свэн еще спал. Кнут за это и не любил Яльмара — тот всегда просыпался позднее и первым ложился спать. То же и на охоте: пока Свэн успеет обойти половину своих капканов, Иенсен дважды обежит свои.

На этой почве у них произошла и первая размолвка. Иенсен отказался работать с Яльмаром на равных началах. Решили, что каждый будет работать за себя.

Но не так давно у Иенсена появилась мысль о том, что это решение было преждевременным, или вернее несвоевременным. В половине капканов Свэна зверя всегда оказывалось больше, чем во всех капканах Иенсена. Неповоротливый мозг Иенсена не мог проанализировать эту неприятность и отыскать ее причины. Единственной причиной, понятной Иенсену, был случай. Случай слеп. Раз повернувшись в сторону Свэна, он уже не изменит направления. До конца зимы не удастся покрыть неудачи ее первой половины, потерянной из-за небывалых метелей и морозов.

Каждый раз, когда охотники покидали свою базу у Зордрагерфиорда, они попадали в метель.

Если их не загоняла обратно в избушку метель, то делал это за нее невероятный, оглушающий в первый же час ходьбы мороз.

У Иенсена не было градусника, но по повадке собак, на ходу стискивавших пасти и не высовывающих языков, он знал, что температура слишком низка, чтобы можно было требовать от животных работы.

Когда Иенсен попробовал не поверить собакам и наперекор здравому смыслу пошел в глубь Норд-остландского плато, мороз крепко ударил его по рукам. На западный Шпицберген, в Гринхарбор, он вернулся из этой поездки без двух пальцев.

Иенсену не было жалко пальцев как таковых, было досадно то, что один из них был указательным и пришлось потерять месяц на то, чтобы приучиться спускать курок средним пальцем, не теряя мушки.