Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Затерянные в океане

Тогда ему стало ясно, с каким врагом он имеет дело.

Он припомнил, с каким удивительным упорством эти акулы, даже израненные и изуродованные, преследуют суда небольшой скорости, выжидая подачек или какой-нибудь поживы. Без сомнения, это была та же самая акула, которую им удалось изловить днем и которой они отсекли верхнюю часть челюсти, не задев, однако, ни одного из жизненно важных органов чудовища.

Очевидно, это коварное создание все время оставалось в кильватере маленькой пироги, и когда Ланжале пустился вплавь, нагнало его с намерением схватить.

Даже если бы Ланжале мог еще сомневаться в справедливости своего предположения, третья попытка чудовища схватить его, столь же неудачная, как и две первые, окончательно убедила бы его в этом.

Это действительно была та самая акула с отрубленной верхней челюстью, вследствие чего она и не могла схватить своей жертвы, и даже ранения, причиняемые ее нижней челюстью, были сравнительно незначительны, так как зубы ее не врезались в тело, а только срывали кожу, едва задевая мясо; но глупое животное готово было продолжать свои безрезультатные попытки до бесконечности, не будучи в состоянии сообразить, что именно делает их безуспешными.

Ланжале, как только понял намерения акулы, не долго думая принялся соперничать с ней в быстроте; будучи сильным пловцом, он надеялся оставить ее за собой, так как чудовище настигло его только благодаря тому, что он на минуту остановился. Теперь же он рассчитывал, что без труда обойдет акулу.

Действительно, Ланжале стал быстро опережать акулу, но та не отставала и продолжала следовать за ним; на это именно и рассчитывал Парижанин. Перед тем как выйти на берег он остановился на таком месте, где вода едва достигала ему до колен. Он знал, что акула последует за ним, ползя животом по песку до тех пор, пока ей будет хватать воды настолько, чтобы двигать своими громадными, но короткими и жирными плавниками. Акула хотела снова схватить его, и в тот момент, когда она запрокинулась на бок, чтобы поглотить свою жертву, Ланжале проворно подскочил и распорол ей брюхо во всю длину.

При этом чудовище так сильно взмахнуло хвостом, что не будь Ланжале готов к этому и не успей он отскочить в сторону, этот удар переломил бы ему спину, не говоря уже о целых снопах песка и брызг, обдавших его с ног до головы. Не дожидаясь окончательной развязки своего единоборства с акулой, Ланжале поспешил выбраться на сушу и здесь растянулся под сенью одной из карликовых пальм, чтобы собраться с силами и немного оправиться от испытанного им волнения.

Однако он не долго пролежал в этом положении, боясь заснуть, и как только веки его стали смыкаться, усилием воли вскочил на ноги и осторожно стал пробираться между стволами кокосовых пальм к тем банановым плантациям, которые он видел с моря.

Он несколько лет простоял со своим полком в гарнизоне Мартиники и Габона и потому никак не мог ошибиться и принять дикую рощу этих вкуснейших и питательнейших плодов за плантацию туземцев. В первом случае банановые деревья растут тесно и жмутся друг к другу, как бы группами или пучками, наподобие бамбуков, во втором случае они сажаются на известном расстоянии друг от друга по прямой линии, как бордюрные шпалеры в садах, а иногда просто в два ряда; тогда можно сказать с уверенностью, что это дорога, ведущая к селению туземцев.

ЛАНЖАЛЕ БЫСТРО ДОСТИГ ПЕРВЫХ ДЕРЕВЬЕВ и остановился в раздумье: двигаться дальше вперед он боялся из опасения заблудиться впотьмах; с другой стороны, он никак не мог решить интересовавшего его вопроса, так как хотя бананы и росли по нескольку стволов вместе, и расстояния между отдельными группами были не равны, но все-таки было весьма возможно, что это деревья, посаженные человеческой рукой, только заброшенные на произвол судьбы и одичавшие.

Таким образом, Ланжале не мог прийти ни к какому определенному выводу; оставалось только дожидаться рассвета, когда можно будет по гроздьям зрелых плодов судить о том, сорваны ли они человеческими руками или осыпаются сами собой.

Не видя ничего в двух шагах перед собой, Парижанин решил вернуться к ряду кокосовых пальм, которые служили ему, так сказать, путеводными столбами. Попутно он шарил вокруг стволов, надеясь найти расколотую скорлупу ореха, по которой можно было бы судить, кем и каким образом он был расколот. Так он шел с четверть часа, как вдруг его рука наткнулась на какой-то твердый предмет, который он поднял с земли и ощупал со всех сторон. Страшное волнение овладело им: это был кремниевый топор, прекрасно отточенный, совершенно правильной формы, подобный тем, какие еще изготовляют туземцы Австралийских островов, не поддерживающие регулярных сношений с европейцами.

Ланжале видел такие топоры в Новой Каледонии, привезенные с островов, недавно открытых европейцами.

Теперь уже не оставалось никакого сомнения, что остров был населен. Обрадованный донельзя своим открытием, Ланжале направился к морю. Но следовало ли ему радоваться? Найденный им предмет, кажется, должен был дать понять ему, что люди, пользующиеся подобным орудием и, вероятно, как все дикари, суеверные и негостеприимные, могли легко оказаться даже и людоедами. Но он думал только о той вести, которую он принесет Гроляру: оправдает ли она в его глазах задуманную рекогносцировку, в благие результаты которой его приятель не особенно верил ввиду непроницаемой темноты ночи.

Благополучно вернувшись к пироге, он застал своего приятеля чуть живым от страха: в отсутствие Ланжале тот пережил нечто столь страшное, столь необычайное, что даже встреча Парижанина с изувеченной акулой бледнела перед его приключением.

— Представь себе, — рассказывал сыщик своему приятелю что без тебя меня посетило какое-то чудовище, которое во чтобы то ни стало хотело вскочить в пирогу, вероятно, для того, чтобы пожрать меня… Но позволь мне рассказать тебе все по порядку!

Не прошло и десяти минут, как ты уплыл, как мои глаза немного освоившиеся с темнотой, увидели в двух саженях от нашей лодки какую-то черную массу, которую я по величине могу сравнить только с корпусом быка или молодого гиппопотама. Над громадной головой торчали два огромных рога. Подплывая к лодке, это чудовище храпело и сопело, как кузнечные меха…

— Словом, голова апокалипсического зверя! — громко расхохотался Ланжале.

— Смейся, смейся! Я просто глазам своим не верил… Когда это чудовище подплыло к самой лодке, то стало издавать какие-то странные, дикие звуки, каких я не слыхал никогда ни в одном языке; затем, ухватившись своей громадной косматой лапой с непомерно длинными когтями за корму, оно хотело вскочить в пирогу и накинуться на меня. В этот момент страшной опасности страх удвоил мои силы, и я со всего размаха ударил чудовище веслом по голове, так как в волнении не мог найти топора.