Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника

При этих словах Люс перевел свой вопросительный взгляд на де Марсэ, но старый судья и глазом не моргнул.

«Он упорно не желает признавать меня, — подумал Люс, — ну, посмотрим!» — и уже громко продолжал: — Это таинственное происшествие известно тем, кто в нем замешан, под названием «Дела о преступлении на мельнице д'Юзор». Оно было возбуждено в свое время, если память не изменяет мне, молодым судебным следователем из провинции, только что переведенным в Париж, — я не помню его имени, — который едва не лишился места и даже… жизни!

Произнося эти слова, Люс, так сказать, на лету успел заметить быстро мелькнувшую дрожь на лице старого судьи, но и только… Если де Марсэ и играл какую-нибудь роль в этой таинственной истории, то, очевидно, он хотел, чтобы эта роль была забыта и навсегда исчезла из его прошлого!.. Люс так и понял его и уже не делал более попыток в этом направлении, но остался убежденным, что он не обманулся и что старый советник Кассационного суда де Марсэ и был именно тот молодой судебный следователь де Марсэ, который тридцать лет тому назад запутался вместе с ним в деле о преступлении на мельнице д'Юзор, где оба едва не поплатились жизнью.

В то время, несмотря на разницу положений судебного следователя Сенского суда и простого полицейского надзирателя, молодые люди, которых смерть уже готова была свести в одну братскую могилу, поклялись в вечной дружбе в тот самый день, когда их спас знаменитый Жак Лоран, бывший тогда уже в отставке. С тех пор они уже не виделись, так как на другой же день после этого смелого предприятия Люс был назначен старшим приставом в Кайенну, где он оставался в течение двадцати лет, а де Марсэ уехал простым судьей в Клермон; но, в то время как наш пристав был забыт в Кайенне, де Марсэ благодаря всемогущей протекции герцога де Жерси, председателя Законодательного Корпуса и крестного отца его жены, не замедлил вернуться в Париж, где ему снова дали место судебного следователя.

Мы должны сказать, что первым делом де Марсэ было подумать о своем товарище по несчастью. Люс был моложе его на пять-шесть лет; де Марсэ едва исполнилось тридцать два года. По прибытии в Париж он поспешил к своему покровителю, чтобы ходатайствовать о судьбе бывшего полицейского надзирателя; но с первых же слов старик расхохотался прямо ему в лицо, и так как судья настаивал, говоря о благодарности, о перенесенных вместе опасностях, то герцог ему сказал:

— Дорогой мой, вы наивны, и я извиняю вас потому, что вы явились прямо из провинции. Иначе вы бы знали, что кредит председателя Законодательного Корпуса, как и всякая биржевая ценность, исчерпывается с оплатой последнего счета. В общественной жизни, мой дорогой де Марсэ, запомните это хорошенько, все имеет относительную цену и приобретается либо упорным трудом, работой, либо протекцией. Когда вы прибегаете к этому последнему способу и просите о том, что не приобретено вами первым, то было бы справедливо, если бы вы заплатили за сравнительную легкость этого способа; я просто плачу моим кредиторам, а не оказываю услуг. Вы — другое дело, так как вы — муж моей прелестной крестницы, которую злые языки называют даже моей дочерью, и потому мое влияние, протекция всецело распространяются и на вас, но только на вас; для других же никогда ничего не просите у меня.

Судебный следователь, находя разговор о крестном немного циничным, не стал разубеждать старика и кончил тем, что перестал заниматься Люсом, который, со своей стороны, охладел к нему за его молчание и прекратил всякую переписку. Им пришлось встретиться лишь тридцать лет спустя у де Вержена. Люс был уже помощником начальника полиции безопасности, зрелым мужчиной, еще полным сил, несмотря на свои пятьдесят шесть лет, а де Марсэ — уже стоящим на пороге к старости, хотя еще и бодрым. Если бы между этими двумя людьми не стояло больше ничего, кроме долгого забвения друг о друге, они могли бы, несмотря на разницу общественного положения, обменяться рукопожатием и с удовольствием поговорить о своем прошлом, за которое ни тому, ни другому нечего было краснеть, хотя пылкие мечты молодости и заставили их когда-то играть, не подозревая того, честью и покоем двух могущественных фамилий. Но со стороны де Марсэ было кое-что большее, чем просто забвение; обладая черствым сердцем и ненасытным честолюбием, он согласился при обстоятельствах, о которых мы узнаем несколько позже, на такие преступные комбинации, которые облекли семейство Люса в траур и повергли его в отчаяние и нищету.

Помощник начальника полиции до сих пор не мог собрать никаких доказательств против де Марсэ и упорно отказывался верить в невиновность последнего; но преднамеренное молчание, которое хранил де Марсэ с редким упорством в гостиной префекта полиции, внезапно открыло ему глаза, и Люс уже почти более не сомневался, что перед ним стоит негодяй, которому он обязан разорением и бесчестьем своей семьи, тем более что случай с бриллиантом возбудил в нем сильное подозрение в причастности судьи к гнусному убийству начальника полиции.

Назначенный наконец на пост, которого так долго добивалось его честолюбие, Люс был сейчас особенно счастлив потому, что эта должность давала ему возможность добраться до первоисточника того гнусного заговора, который был составлен против его брата и участникам которого удалось благодаря чьему-то могучему влиянию, несмотря на все розыски, все-таки замести свои следы. Затем, он так долго верил в беспристрастное решение суда, что только необъяснимое поведение его старого друга де Марсэ могло вызвать подозрение, что уважения к решению правосудия у него давно уже нет.

Странное дело, враги Люса решили не допустить его кандидатуру на пост начальника полиции, когда эта должность была вакантной, и в то же время прежде, нежели они узнали об этом, неосторожность злейшего из них и порыв великодушия де Вержена сделали то, что Люс получил власть тем более опасную, что она соединялась почти с бесконтрольной свободой действий. Де Марсэ прекрасно понимал опасность подобного назначения, но решение его зятя было принято и исполнено так быстро, что у него не было времени воспротивиться этому. Однако после ухода Люса он дал себе слово употребить все свое влияние на де Вержена, чтобы заставить его отменить свое решение; со своей стороны, Люс, читавший мысли своего противника, поспешил откланяться, чтобы скорее пойти, бросив все дела, и поместить приказ о своем назначении в официальной газете, печатавшейся каждую ночь, и сделать таким образом отмену приказа уже невозможной. Это странное положение двух людей, тридцать лет назад расставшихся самыми искренними друзьями и затем встретившихся врагами, послужило началом той таинственной и мрачной драмы, которая описывается на этих страницах.