Владимир Понизовский - Посты сменяются на рассвете

— Восхитительно! — всплеснула руками Мерильда. — А разве у гуахиро их раньше не было? Как же они обходились без туалет ля фамм?

Она тоже подошла к зеркалу, приложила к талии костюм джерси, тем же тоном спросила:

— Как ты думаешь, взять?

Бланка резко обернулась:

— Не паясничай, Мери! У них часто не было и миски маланги. У детишек вот такие животы, набитые глистами.

— И тебя это растрогало до слез? Нет, не возьму — т а м уже не моден.

— Представь себе, да!

— Конечно, ведь у тебя тонкая поэтическая душа.

А это платье?

Мерильда сбросила халат и оказалась совсем нагой. Начала примерять платье. «Как хороша! — с привычной завистью разглядывая ее, подумала Бланка. — Чудо как хороша!» Мерильда была длинноногая, высокогрудая, пышноволосая. В сутулости ее спины, в шее, горбинке носа, в каждом небрежном повороте головы и движении тела чувствовалась порода!.. И даже ранняя полнота лишь прибавила упругости ее плечам, груди и бедрам, придала движениям истому. Великолепна!.. Бланка по сравнению с ней простушка, хотя на улице редко кто из мужчин не проводит ее взглядом, да и род ее не менее знатен, чем род Мерильды... Одного поля... Поля, поросшего теперь бурьяном... Все рушится. Рвутся связи, и Мерильда, хотя пока она еще рядом, отдаляется от нее, словно бы она смотрит в перевернутую подзорную трубу...

— Я ухлопала на него уйму денег, — продолжала Мерильда, застегивая платье. — Поэтесса стирает солдатские кальсоны — как тут не родиться вдохновению?

— Ты права.

— Уверена, ты сотворишь великолепную поэму. Каждая строка будет благоухать.

— Ты стала очень злой.

— О, что ты! Я ангел доброты. — Мерильда начала стягивать платье через голову. — Не лезет, старею... Да и оно тоже там уже не модно... Какие-то два-три года — и весь гардероб на половые тряпки.. А какие женщины в горах? Какие у них купальные костюмы в новом сезоне?

— Неужели ты так ненавидишь?

— Бог с тобой! Я сама всю жизнь готова стирать подштанники этим гуахиро! — Она замолчала, подошла вплотную к Бланке, понизила голос: — Но мне ты можешь не запудривать мозги: ты ведь сама карабкалась в горы по заданию «Белой розы», так? Разве можешь ты быть не с ними?

— А ты?

— Я? — Она деланно рассмеялась. — Я не так глупа, как все вы. Ах, вот мой любимый! — Она увидела массивный браслет, застегнула его на запястье. — Память. Мы купили его на аэродроме Орли в Париже во время свадебного путешествия с Луисом... — Она снова понизила голос. — Но мне нет нужды до твоей конспирации. Все равно кончится тем, что всех вас поставят к стенке, как моего Луиса, а тебя перед тем еще изнасилуют в тюрьме. Меня такая перспектива почему-то не устраивает.

— Врешь: они не насилуют.

— Прежде, в «Ла Кабанья», насиловали, я знаю. Луис рассказывал. Думаю, и он не был святошей... Какая разница?

Бланка прислушалась к тембру ее голоса. Сколько в нем оттенков и глубины. Голос бывает умнее человека, которому принадлежит. И не соответствует словам, которые он наполняет.

— И ты тоже считаешь, что обязательно: или — или?..

С улицы донеслись крики. Мальчишеский дискант нараспев провозглашал:

— Вечерний выпуск! «Нотисиас де Ой», «Революсьон», «Эль Мундо»!.. Новые подробности нападения банды гусанос на дом крестьянина Вальдивиа! «Красные батальоны» идут на сафру! Мэрилин Монро отравилась!..

Голос приближался. Мерильда набросила халат, высунулась в окно:

— Хуанито! Хуанито! Дай газету.

— С удовольствием, сеньора!

В окне появилась наголо остриженная круглая голова. Смуглая кожа. Оттопыренные уши. Круглые и веселые черные глаза.

— Але-гоп! — Мальчишка перемахнул через подоконник и замер.

— Мери, запахнись, — с досадой сказала Бланка.

— Пусть полюбуется. Он ведь уже почти мужчина, — с ленивой издевкой отозвалась она, но все же послушалась. Развернула газету: — А где же — про Мэрилин?

— Разве нет? — притворно удивился Хуанито. — Значит, уже было... Или завтра будет.

«Обманул, негодник!» — догадалась Бланка и строго спросила:

— Зачем же ты тогда кричишь на весь город?

Мальчишка растянул в улыбке рот до ушей, обнажил великолепные зубы:

— Реклама, сеньорита. Кто на что клюнет. Гоните пятьдесят сентаво за доставку на дом!

— Лови! — Мерильда бросила ему монетку.

Он ловко поймал, заложил за щеку и одобрительно цокнул языком. Уходить он не спешил — с интересом оглядывал заваленную вещами комнату.

— Хочешь кофе? — спросила у мальчугана Бланка.

— Факт. Не откажусь и от глотка баккарди.

— Ишь ты... Для рома мал еще.

— Вы так полагаете, сеньорита? — ухмыльнулся он.

Без стеснения прошелся по комнате. Равнодушно поворошил дорогие вещи. «Как у себя дома», — подумала Бланка. Мерильда уже не обращала на мальчишку внимания. Откинулась на кушетке, разглядывала газеты.

— А когда-то через всю первую страницу: «Вчера на балу во дворце президента блистала Мерильда де ла...» — и фотография на пол-листа. Теперь же — производительность и успехи. И о смерти Мэрилин Монро напечатают мелким шрифтом на последней странице... Смешно. Какие новости, кроме всенародных успехов, Хуанито?

Мальчуган состроил рожицу:

— Завтра вы драпанете в Штаты.

— Молодец. Ты все знаешь. А что будет со мной послезавтра?

— Послезавтра?.. Вы... — Он сделал грустную мину. — Не хочу огорчать вас, сеньора.

— Противный мальчишка! — Она встала. — Окно открыто! — Бросила газеты на пол.

— Если не возражаете. — Он поднял газеты, разгладил, присоединил к остальной пачке. — Бизнес. — Поклонился: — Вы очень любезны, сеньориты. Прием прошел в дружеской и сердечной обстановке.

Он был забавен. Мальчишка-бродяжка большого города. В нем все перемешалось: улица, обрывки кинофильмов, впечатления от образа жизни множества людей. Что может получиться из такой мешанины? Бланка остановила его:

— Подожди, Хуанито, выпей еще чашку. Может, ты голоден? Перекуси. Вот сандвичи.

— Если вы так настаиваете, сеньорита.

Он начал уплетать за обе щеки. Он был голоден, но, наверное, только сейчас, когда предложили еду, почувствовал это. Легкость в животе — привычное состояние его желудка. Бланка вспомнила его ровесников в горных селениях. Не такие разбитные, не так легки на язык. Но очень похожи...

— Тебе сколько лет?

— Семь, помноженное на четыре и разделенное на два.

— А кто твои родители?

— В данный исторический момент... — Мальчуган погрустнел. — Но они были, сеньорита. Мой отец сражался в Сьерра-Маэстре и пал смертью храбрых. А маму я не знаю... Она трагическая жертва рухнувшего ненавистного режима.

— Бедный мальчик. — Бланка провела ладонью по его наголо остриженной голове. Волосы уже отросли коротким ежиком. Блестящие, густые, они переливались, как черный плющ, но были жесткими, колючими. — Где же ты живешь?