Георгий Шилин - Приключения 1968

Геша полез через заднюю банку к мотору. Там он сел на корточки с выражением лица крайне задумчивым и даже мечтательным.

Катер разворачивало бортом к ветру.

Они находились километрах в двух от кемпинга.

— Ну вот и приехали, — задумчиво произнес Геша. — Цилиндры заклинило.

— Что же теперь будет? — спросил Кузьма. — Ничего.

— Но ведь кто-нибудь увидит нас? — с надеждой спросил Кузьма.

— Нет.

— На станции хватятся в конце концов и пошлют за нами «старика».

— «Старик» не выйдет в открытое море. Его перевернет. И если хватятся, то поздно.

— Нас может перевернуть? — с тревогой спросил парень в тигровых плавках.

— Нас может не перевернуть, и тогда это будет чудо.

— Неужели никого нет в море?

Кузьма внезапно понял, что ему уже не холодно, а, напротив, рубашка прилипла к лопаткам.

— Это норд-ост, — сказал Геша.

Он сидел, положив руки на рулевую баранку, как будто это могло помочь. Поза старшины показалась Кузьме нелепой и страшной насмешкой над ситуацией, над морем, грозящим и мрачным, над беспомощным катером и над небом — низким и беспощадным.

— Так что же ты сидишь?

— Ты тоже сядь. Увеличиваешь парусность. Чем быстрее нас выволокет вон туда, тем скорее к крабам…

— Нужно же что-то делать, — сказал Кузьма.

Геша пожал плечами.

— При нашей остойчивости не рекомендуется выходить в море при волнении свыше трех баллов. У берега сейчас четыре-пять, в море — семь. Может быть, больше… Рыбаки пьют пиво в «Рваных парусах», а сейнеры скрипят в порту. Уже нечего делать. Просто нечего. Когда на человека падает кирпич — это нелепо. В это не веришь. Когда сам спасаешь, когда ты самый осторожный в мире человек, но когда все равно с тобой случается такое, то это так же нелепо. Я не верю в то, что могу погибнуть на море, но, честно говоря, шансов у нас почти нет…

— Сколько до берега?

Геша с любопытством посмотрел на Кузьму.

— Километра два.

— Я, наверное, доплыву.

— Ты не доплывешь, — спокойно ответил старшина.

— Я наверняка доплыву.

— Ты не знаешь норд-оста. Это как в Кубани против течения плюс волна. Она собьет дыхание — и все. Точно. Нет, не осилишь, — закончил он и взглянул на Кузьму сочувственно.

Тот раздевался.

— Брось! Не городи ерунды. Кузьма снимал брюки.

— Оденься, тебе говорят! Ты что, совсем ошалел?

Старшина вскочил и схватил Кузьму за брюки, не давая им упасть.

— А если ты на моих глазах?.. Ты думаешь, ты самый благородный, самый храбрый?! Герой?! А если ты вот тут в трех кабельтовых, и я ничего не смогу сделать… Салага!

Кузьма сдирал с себя одежду.

Парень в тигровых плавках молча смотрел на них. Его лицо вновь приняло землистый оттенок, а телогрейка стала велика. Он старался не смотреть на воду.

Кузьма приблизился вплотную к старшине.

— Я спасатель, — сказал он. — Ты тоже спасатель. Мы на службе, понимаешь? Риск — это просто наша работа. А он?.. — Кузьма кивнул на притихшего парня. — Мы его спасаем. Должны спасти. Мы должны спасать, а не сидеть.

— Звони на станцию, там сообщат пограничникам, — сказал старшина.

Кузьма долго плыл под водой. Вынырнул, оглянулся. Катер был уже метрах в тридцати. «Ерунда, доплыву!» Махнул, приподнявшись над водой. Геша так и остался с поднятой вверх рукой, голова парня еле виднелась из-за борта. Кузьма споро пошел широким брассом, с удовольствием изгибаясь уснувшим, усталым от неподвижности телом. Белые пенные гребешки жестко хлестали по глазам. Небо опустилось к самой воде; и казалось, что скоро оно сольется с морем и раздавит его, приплюснет и разгладит своей тяжестью. Неширокая скучная ленточка берега то исчезала за волнами, то появлялась, когда Кузьма взбирался на вершину волны. Кузьма оглянулся. У него похолодело внутри. Катер нисколько не отодвинулся. Он качался все в тех же тридцати метрах от него. Геша все еще стоял, только опустил руку. Потом он сел.

Кузьма некоторое время оставался на месте. Он лишь слегка шевелил ногами, чтобы удержаться на поверхности, и смотрел на берег, который отодвинулся еще дальше. «Просто прошло слишком мало времени, — успокоил себя Кузьма. — Прошло всего мгновение, и я не мог далеко отплыть…»

Через пять минут он снова поднял голову. Берег не придвинулся. Кузьма снова поплыл размашистым, протяжным брассом. Он выбрал глазами тоненькую горизонтальную черточку на берегу и шел точно на нее, стараясь определить, приближается ли он к этой черточке. Катер был еще близко. Настолько близко, что когда волна обнажала его белые скулы, то можно было прочитать не только ярко-красные буквы: «КС-1», но и светло-голубую, выцветшую на солнце надпись: «Спасательный». Кузьма видел, как Геша курит. Видел каждое его движение.

Какое-то время Кузьма двигался, не думая и почти не поднимая головы, лишь изредка посматривая на свой ориентир — на крошечную горизонтальную черточку. Потом он вспомнил, что это динамик, который он сам вешал на столб по приказанию начальника станции. Сейчас этот динамик, вероятно, предупреждает, что купаться опасно.

Потом он прищурил глаза и плыл, автоматически выбрасывая вперед руки и так же автоматически подгребая ими под себя. Кузьма уже не думал о всем пути, не пытался соразмерить пройденное с оставшимся и определить свое местонахождение среди неумолимого однообразия волн. Его воображение, словно от холода, сжалось и не простиралось дальше очередной волны, с которой он вступал в единоборство. Кузьма уже не карабкался на ее пенный гребень, он вытягивал руки и, оттолкнувшись ногами, пронзал ее основание. И хотя Кузьма не любил брасс за его классическую строгость, сейчас ему приходилось плыть очень внимательно. Он подладил ритм своих движений под скорость волн. Когда он сбивался с ритма, волна на вдохе плескала ему в лицо. Он захлебывался и надолго терял дыхание.

Проплыв, по его собственному мнению, всего метров шестьсот, Кузьма захлебнулся и долго кашлял и отплевывался, даже не чувствуя горечи воды. Он открывал рот, но воздух не шел в легкие. Кожу стянуло от холода, пальцы свело. Ноги сделались деревянными и они с трудом сгибались в коленях. Кузьма видел, что с каждой волной его отбрасывает назад, но двигаться он не мог. Сил еле хватало, чтобы удержаться на поверхности. Стоило волне пройти под ним, как другая подхватывала, цепко обнимала и, словно продолжая дело, начатое ее товаркой, относила его от берега и передавала следующей.

Кузьма смотрел на столб с динамиком. Смотрел не отрываясь. Одинокий столб среди серых песчаных дюн вдруг стал целью всей его жизни. Конечной остановкой. За ним ничего не будет. Вокруг него ничего нет. Одинокий и недосягаемый. Столб — его цель. «Кузьма, вернись!.. Вернись!..» Он с усилием встряхнул головой и сделал нерешительное движение руками. Поплыл медленно, почти на месте, но уже вперед, к берегу.