Георгий Шилин - Приключения 1968

Молчание.

Мальчуган продолжал разглядывать снимок.

— Вы его любите, сеньора?

— Проваливай! — разозлилась Бланка.

Мальчуган не обиделся. Вытер ладонью рот, подошел к открытому окну, поклонился:

— Премного благодарен, сеньора и сеньорита. Доброй ночи!

И перемахнул через подоконник. Через минуту его пронзительный дискант уже донесся из темноты.

Бланка подошла к окну. Ветер колыхал тяжелые шторы, как волны. Шумел океан. Сквозь листву, дробясь, сочились огни. Скользнул луч прожектора. Далеко внизу, справа, где глухо урчал океан, вспыхивал и гас сигнальный огонь маяка Эль-Морро. Четыре века возвышается он на узком и высоком мысе у входа в бухту Гаваны. Сколько кораблей шли на его огонь? Каравеллы, фрегаты, крейсеры, белые дизель-электроходы и яхты. Когда-то Эль-Морро, крепости-форта, боялись флибустьеры, рыскавшие у Антильских островов. Сейчас грозный бастион превратился в кроткий светильник. Но все так же вспыхивает его огонь. Вечный огонь. Добра или зла? Все относительно. Солнечный свет — добро или зло? Революция — добро или зло? Все — смотря для кого… Девушка прислушалась. Высокий голос Хуанито затихал где-то на дальней улице.

— Милый мальчишка… — задумчиво сказала она. — Я смотрю на него, и мне начинает казаться, что новый переворот вот для таких — благо. Раньше бы он никогда не постиг таблицу умножения.

— Ты уверена, что ему это очень нужно? — отозвалась Мерильда.

— Да, ведь он станет генералом…

— А тебе нужно, чтобы он умел умножать и стал генералом?

— Не знаю…

Бланка замолчала. Потом с болью проговорила:

— Но я хочу понять: зачем все это? Ради чего они все ломают и пытаются строить заново?

— Ради чего? Наивное дитя! — рассмеялась Мерильда. — Они уже разъезжают в наших «кадиллаках» и купаются на наших пляжах. Обычная история.

— А вдруг на этот раз все по-другому? Я ничего не понимаю… Но я хочу понять! Хочу! Дело не в «кадиллаках» и пляжах. Перевороты были в нашей бедной стране не один раз… Но теперь все совсем по-другому… Нет ни одного человека на Кубе, кого бы не коснулась революция. От этого мальчишки — до меня…

Бланка отвернулась от окна.

— Я хочу понять… Я хочу знать, что мне несет эта революция.

Мерильда удивленно посмотрела на подругу:

— Познавай суть. Анализируй. Пей пирамидон.

И вдруг взорвалась:

— А с меня хватит! Революция, контрреволюция! Фиделисты, империалисты! Зверинец! Кутерьма!

Она отбросила кофту, которую держала в руках, быстро заходила по комнате.

— Мне не по вкусу ни то, ни другое! При Батисте я была первой дамой. Но Луис спал со мной по две ночи в месяц, остальные он наслаждался пытками повстанцев в «Ла Кабанья». Его совершенно не интересовало, что же должна делать я. Потом этот милый Батиста дал деру. Все переменилось. Я стала последней.

Она остановилась. Продолжила с тем же напором:

— Луис где-то скрывался, но, как и тогда, приползал два раза в месяц, на рассвете. Он скребся под дверью, как собака, провонявший и заросший. — Она брезгливо передернула плечами. — Ему хотелось только сменить белье и нажраться. И так — целых два года. Невыносимо! Я сама была готова задушить его или выдать. Потом его все-таки схватили. Там, в спальне, в постели. Я не жалела. Он был бесполезен…

Халат сполз и обнажил ее плечи. Покатые, полные, великолепные. «Дурак дураком был этот Луис», — подумала Бланка. Он приходился ей каким-то очень дальним родственником по отцовской линии. Но видела она его редко и почти не помнила в лицо. Что-то белобрысое, редковолосое, долговязое. Фиделисты расстреляли его за контрреволюционную деятельность. Она вспомнила сейчас о нем без сожаления. Снова подумала: «Дурак дураком…»

Мерильда насторожилась, прислушалась. По улице к дому приближались шаги нескольких человек. Ботинки ступали тяжело и гулко.

— Но с тех пор такие шаги под окном бросают меня в дрожь, — проговорила Мерильда.

Шаги смолкли. В дверях раздался резкий звонок. Мерильда побледнела. Запахнула халат. Усмехнулась.

— Вот видишь… За мной.

— Подожди, — остановила ее Бланка. — Я открою.

Она вышла из комнаты. Открыла парадную дверь. В прихожую вошли трое мужчин. Двое — вооруженные, в форме Революционной армии, третий — старичок в старомодном сюртуке и шляпе. Он переступил порог и тут же виновато стащил шляпу с плешивой головы.

— Хозяйка? — спросил военный.

— Нет. Но что…

Мерильда вышла навстречу.

— Хозяйка я.

— Сеньора Мерильда Перес?

— Де ла Перес.

Она уже взяла себя в руки. Вскинула голову, смотрела на вошедших высокомерно и насмешливо.

Военный — тот, что спросил, пожилой, бородатый — протянул ей бумагу с гербом:

— Именем революции…

— Как торжественно! — перебила она. — Мне с собой что-нибудь взять? — Голос ее предательски дрогнул. — Или уже ничего не нужно?

— Именем революции, — продолжал бородач, — с завтрашнего дня, после вашего отъезда, эта вилла переходит в собственность республики. Здесь будет размещена школа политпросвещения. Вам надлежит оставить все помещения в полной целости и сохранности, а также передать нам ключи от дома и автомобилей.

— Только-то и всего? — Мерильда облегченно вздохнула, но тут же снова вздернула голову. — А столько шума!

Старичок в сюртуке суетливо смял шляпу и с робостью сказал:

— Виноват, госпожа де ла Перес, я от министерства образования, нам нужно осмотреть будущие учебные классы.

Она близоруко сощурила глаза:

— О господин учитель, мы с вами знакомы! С удовольствием, — и нарочно громко бросила Бланке: — Присмотри, чтобы тут что-нибудь не улетучилось.

Третий, скуластый и совсем юный негр-солдат, подмигнул:

— Не беспокойся, тетя. У нас не улетучится. Я уполномоченный управления по конфискации имущества слизняков.

Когда Мерильда и двое мужчин вышли, он по-приятельски огрел Бланку по спине.

— А ты что тут делаешь, компаньера? Твоя бывшая хозяйка?

— Нет, я пришла проститься…

Он не слушал, продолжал:

— Ты перед ней не дрейфь. Ее песенка спета. Пусть уматывает, а мы тут такую школу отгрохаем!

Он огляделся.

— Прилично жила бабеха! Барахла — как на ярмарке. Если хочешь, возьми, что нравится, — я зажмурю глаза.

Он скомкал огромными черными руками кружевное белье, брошенное на стол, потом расправил, начал удивленно разглядывать.

— Скажи ты! Совсем-совсем прозрачное!

— Как не стыдно?

— А что я? Это ей такое не стыдно было носить-то? — Он приложил к себе и, вихляя бедрами, прошелся по комнате. Захохотал.

«Не надо связываться, — остановила себя девушка. — Какой смысл?..»

Мерильда, учитель и пожилой военный возвратились в гардеробную.

— Ну как, вас устраивает? — Мерильда говорила любезно. Подруга почувствовала, что голос ее напряжен, натянут, как струна. — Может быть, вас шокируют росписи в гостиной или зеркала в туалетах?