Юрий Пшонкин - Пленник волчьей стаи

Виктор подошел к старику, что-то тихо сказал ему по-чукотски. Старик, не подняв головы, не отрываясь от работы, кивнул.

— Пошли сети посмотрим, — предложил Виктор. — Пока теща для ухи картошки начистит, мы и сплавимся. Сеть рядом, мигом обернемся.

Мы вышли. Сойдя с крылечка, я невольно оглянулся на дверь.

— Что, занятный старик? — догадался Виктор о моей думке.

— Очень. Кто это?

Виктор засмеялся.

— Тесть мой.

Заметив на моем лице изумление, он засмеялся громче.

— Да не-е, он не родной отец моей Любахи. Отчим её, можно сказать. Моя теща — у него уже третья жена. А вот угадай, сколько ему лет?

— Лет под семьдесят, не меньше, — попытался отгадать я возраст старика-великана.

Виктор снова засмеялся:

— А восемьдесят два не хочешь?

— Сколько-сколько?

— По паспорту этому патриарху восемьдесят два года. А теще моей сорок пять. Понял, какие чудеса в наших краях случаются? Занятный старик — он и зимой редко торбаса [2] Сапоги из камуса — шкуры, снятой с ног оленя. обувает. По снегу около дома может часами босым ходить.

— Ну и как теща-то с ним?

— А что «как»? Пятый год живут. Она ведь овдовела давно. Муж ее вот в этой речке утонул, — Виктор кивнул на быструю Вывенку. — Жила она вдовой, а потом взяла и вышла за этого деда. Без всякой там росписи, без загса. Просто собрала свои вещички и съехала от нас к нему. Мужик он хоть и древний по годам, но еще силен, кайнын [3] Медведь (корякск.) . Видал, какие у него лапищи? Старики, которые ему в сыновья годятся, говорят, что его род раньше далеко отсюда жил — на севере, по Апуке. Здесь он один. Пришел сюда с женой и двумя детьми. Старики рассказывали, что в тех краях, где он жил, за ним богатый оленевод охотился, убить будто бы хотел. А вот за что, не знают… А еще рассказывали здешние старцы, из местных, что с ним пришел как будто бы прирученный волк. Вот эти телята в шкуре, — Виктор кивнул на здоровенных серых собак, — вроде бы от того волка поколение. Сколько я его ни расспрашивал об этом, он ни слова. Старик вообще не из разговорчивых: за день два-три слова скажет — и на том спасибо. Тещу мою тоже на свой лад переделал. Бывало, тараторит без умолку, а сейчас словно с водой во рту ходит. Они между собой все больше глазами разговаривают. Во дед!

Мы подошли к лодке и на веслах сплавились метров за триста вниз. В тихой заводи, в каких обычно рыба отдыхает по пути на нерест, покачивались пенопластовые поплавки. В одном месте они были притоплены.

— Ага, есть кое-что, — хмыкнул Виктор и стал подтягивать лодку, перебирая руками веревку.

«Кое-что» означало семь серебристых красниц и десятка полтора гольцов.

Выпутав из ячей рыбин, мы поплыли назад. Теперь уже с помощью движка.

— Вообще-то старик хоть и молчаливый, но в последний год иногда нет-нет да и расскажет кое-что о прежней жизни, — подходя к дому, сообщил Виктор, — Видно, чует, что скоро придется ему к «верхним людям» собираться, в «верхнюю тундру».

— А как звать-то старика? — спросил я.

— По паспорту он Авье Степан Петрович. Их ведь, местных-то, по-настоящему регистрировали уже после войны. У них раньше только одни вроде как клички были. Имена и отчества они сами себе выбирали, когда на них анкеты заполняли для паспортов. Авье он. А там кто его знает, какое ему имя дали при рождении. Может, он совсем и не Авье.

Поужинать решили на лужайке, возле самой воды. Виктор в один миг нарубил дров, благо лес рядом, развел костер, и вскоре из ведра потянуло вкуснятиной. После ушицы мы знатно почаевали.

За ужином старик со старухой ни словечка не обронили. Мы курили, а старик продолжал возиться со своей заготовкой. Я почему-то вспомнил о волчьей шкуре на полу возле камина.

— А волчья шкура — твой трофей? — поинтересовался я у Виктора, зная, что смолянин стал здесь заядлым охотником.

— Не, дедушкин. — Он кивнул на старика.

— Это вы, дедушка, убили волка? — повернулся як Авье.

Тот прервал свою работу, отрицательно замотал головой.

— Мой старший сын убил, — вдруг услышал я его низкий, с хрипотцой, голос. — Это шкура вожака стаи. — Старик говорил по-русски медленно, но довольно чисто.

Виктор от удивления широко раскрыл глаза, потом многозначительно подмигнул мне.

— Дедушка, — обрадовался я голосу старика, — а правду говорят, что волки очень умные звери?

Авье сначала не ответил, но потом, видимо, решившись на что-то, сказал задумчиво:

— Волки — как люди… Только многие люди не понимают этого. Волк — тоже пастух олешек. Только многие люди не хотят это знать. Мой род всегда жил с волками мирно. — Старик помолчал, затем продолжил: — Мой старший сын — звеньевой. Пасет стадо в Волчьем доле. Олешки совсем плохие стали. Болеют. Слабые.

— Отчего же так? — поинтересовался я. — В том совхозе, я слышал, и ветврачи, и зоотехники хорошие.

— Хоро-ошие, а олешки, однако, слабые стали, — вроде как извиняясь, ответил старик. — Волчий дол, а волков совсем нету. Две зимы на «вертикалках» охотились на них — все-ех перебили. («Вертикалками» аборигены называют вертолеты.) Потому и олешки плохие стали. Ленивые. Без волков олешкам совсем нельзя. Волки — лучше всяких врачей… Волки — умные, однако. Олень ест ягель, грибы, листья; волк — мясо… Волки — как и люди. Они — разные…

Он умолк. Я уж думал, что разговор на этом и загаснет, но тут снова услышал тихий, хрипловатый голос старика:

— Волки могут увести человека за собой.

Мы переглянулись с Виктором.

— Не может того быть! — усомнился я.

Старик пристально посмотрел на меня, и тяжелый взгляд долгожителя тундры словно вдавил меня в бревно, на котором я сидел.

— Ты — гость, и я не обижу тебя плохим словом, — медленно сказал старик. — Но ты плохой гость, если не веришь Авье.

И тут я заметил, что его жена, сидевшая рядом с ним тихо, как мышь, тоже неодобрительно посмотрела на меня.

— Простите, дедушка. Я… я не хотел вас обидеть, но…

— Вы, живущие в больших стойбищах-городах, еще очень много не знаете про нашу жизнь, — чуть подобрев, сказал старик. — Вы много бегаете, но мало видите. Вы умеете высоко взлетать, но плохо замечаете, что у вас под ногами. Вы пишете толстые книги, я читал, когда был не такой старый, но в тех книгах бывает мало умных мыслей. Большая мудрость не может родиться среди шума железа, среди многих людей. Большая мудрость приходит к человеку только в тишине. Вы придумали много белых и желтых кругляшков-табе… таблеток от болезней. Но скажи мне, мильгитанин [4] «Огненный человек». Так чукчи называли первых русских землепроходцев Чукотки и Камчатки, которые стреляли из кремневых ружей. Это название затем закрепилось за всеми остальными русскими. , разве вы от этого меньше болеете? Вы научили людей лечить олешек. Но все в тундре знают, что дикий олень сильнее домашнего. Сохжой, дикий самец, один может увести из табуна четыре раза по десять домашних важенок. Раньше в тундре мы не слышали о людях, которые лечат оленей. Раньше у олешек были одни лекари — волки. — Он умолк, прикрыл набрякшие веки. Потом заговорил снова: — Однако волки шибко умные. Вы их плохо знаете. Плохо. — Он опять смолк.