Юрий Пшонкин - Пленник волчьей стаи

Черная спина чувствовал себя возле логова хозяина, возле огня куда смелее, чем там, на горе. Он смело выдвинулся вперед, принял боевую стойку.

Рев пока еще невидимого медведя становился все громче, слышнее. И вот из-за деревьев вышла крупная красивая матуха. Шерсть на ней переливалась в лучах все еще яркого солнца. Матуха уставилась на нового человека, на его собаку, похожую на волка. Взгляд мед­ведицы был пронзителен. У Атувье, совсем как на горе, спину обдало сначала холодом, а потом по ней забегали противные мушки страха. Он бы мог .бросить в матуху топор, и топор долетел бы, но рука почему-то онемела, только пальцы еще крепче впились в топорище... Он знал, что при встрече с кайныном надо постараться не пока­зать зверю, что боишься его. И еще вспомнил Атувье, что при внезапной близкой встрече на медведей не надо смотреть в упор, в глаза. Медведи, как и все звери, не выносят взгляда человека. Если долго смотреть в глаза хозяину, он может разозлиться. Опустив к земле наконеч­ник копья, Атувье приветливо спросил:

— Хозяйка, зачем ты пришла к моей яранге? Я не хочу убивать тебя.

Матуха повела мордой из стороны в сторону, шумно вздохнула и... прерывисто, коротко проревела, будто что- то ответила человеку на его слова. У Атувье зашевели­лись волосы — ему показалось, что матуха его о чем-то попросила! Медведица снова повела мордой из стороны в сторону, потом... закивала, и опять послышался ее пре­рывистый гулкий рев, переходящий в «слова». «Ум-ма, ага-уах-х»,— «говорила» она.

Из яранги выглянула испуганная Тынаку.

— Ты слышишь? Она... она говорит! — громко за­шептала женщина и, осмелев, вышла из яранги.

Да, Атувье и сам хорошо слышал и понимал, что ма­туха о чем-то просила! О чем? Он, научившийся понимать язык волков, совсем не знал языка, жестов мед­ведей.

Матуха перестала «говорить» и принялась раздирать когтями землю. Словно искала в ней что-то. Что?

«Ой-е, однако, не зря матуха землю дерет»,— подумал Атувье.

А лохматая мамаша, перестав скрябать землю, вдруг попятилась немного и снова заревела-«заговорила», пово­дя огромной лобастой головой в сторону. Будто звал человека куда-то.

Атувье посмотрел на волка. Черная спина стоял спо­койно. Похоже, он тоже был немного растерян поведе­нием матухи.

Медведица снова протяжно, жалостливо заревела и вернулась к развороченной земле.

«Неладно что-то»,— подумал Атувье и шагнул к матухе. Черная спина тоже пошел, не спуская настороженных глаз с гостьи.

Медведица будто ждала их приближения. Она отсту­пила, снова замотала головой, словно зовя их куда-то.

Атувье пошел смелее.

Матуха... развернулась и закосолапила в кусты.

— Зачем ты идешь за ней? — крикнула вслед мужу Тынаку.— Не ходи! Она заманивает тебя. Не ходи!

Атувье остановился. «Ой-е, правильно отговаривает жена. Зачем мне идти за матухой? Медведи хи-итрые, Не пойду за ней»,— решил он и вернулся.

Но едва прислонил копье к яранге, собираясь поесть, как услышал за спиной такой протяжный, надрывный рев, что у него даже сердце приостановилось. Оглянув­шись, он увидел матуху на том самом месте, где она рвала землю. Она смотрела на него и что-то... бормотала. Постояв так, гостья снова остервенело принялась разди­рать землю.

Атувье схватил копье, шагнул навстречу матухе и крикнул:

— Мать своих детей, мы не сделали тебе ничего плохого! Я не знаю, что тебе нужно возле моего очага, но если ты хочешь сделать нам плохо — уйди! Если у тебя убили сына или дочь, то не мсти нам! Я не убивал твоего ребенка! Я не охотился на тебя.

Медведица, едва он заговорил, перестала раздирать землю и теперь внимательно слушала. Как только Атувье смолк, она снова... заговорила! Да, да, она говорила.

Атувье готов был поклясться будущим сыном, что матуха говорила. Совсем как человек, который говорит, когда у него во рту кусок мяса. Атувье от изумления даже копье выронил.

Тынаку, с испугом выглядывавшая из яранги, тоже сильно удивилась и смотрела то на медведицу, то на мужа.

— Мать своих детей,— осмелев, крикнула она,— мы не понимаем твоего языка.

Медведица смолкла. Она чуть придвинулась к ним и теперь смотрела и смотрела на человеков.

— Ой-е, Атувье, у нее какое-то горе,— выйдя из яранги, сказала Тынаку. Ее женское сердце так говорило ей.

— Я не знаю, о че м она просит,— ответил Атувье и устало опустился на чурбачок возле костра.—Дай мне поесть, я устал.

Матуха, постояв еще немного, развернулась и чуть ли не бегом удалилась.

...Ночь прошла спокойно. Зато утром... Едва Тынаку раздула угли и набросала щепок и сухой травы на них, собираясь вскипятить чай, как у кустов снова объявилась матуха. Она уставилась на Тынаку и привычно жалобно заревела.

На ее голос вышел Атувье. Увидев его, медведица принялась разрывать землю.

Тынаку, хоть и струсившая при виде старой знакомой, все же чуть ступила навстречу гостье и спросила:

— Мать своих детей, что ты хочешь от нас? Мы не по­нимаем твоего языка.

Матуха перестала «копать» и подалась к говорившей женщине. Словно сама пыталась понять то, что говорила хозяйка человеческой берлоги.

Атувье взял копье, смело шагнул к медведице. Та по­пятилась, потом повернулась и, оглянувшись, совсем как человек повела головой, дала знак, мол, пошли за мной.

— Атувье, куда ты идешь? Она... она задерет тебя! — крикнула Тынаку.

Атувье остановился, оглянулся. И сразу же останови­лась матуха. Остановилась и негромко, жалостливо заре­вела.

— Она просит помочь ей. Я пойду,— сказал Атувье.

Тынаку ухватила зубами рукав кухлянки, чтобы не закричать.

А матуха, часто оборачиваясь на человека и волка, уходила все дальше. Держалась она от них на одном расстоянии, всем своим видом показывая, чтобы они не боялись ее. Выйдя из перелеска, подступившего к реке, матуха повела их через тундру к ближней сопке.

Атувье заколебался, вспомнив, как вчера шел по следу за ними медведь-людоед. Сейчас они шли за матухой, но куда она их ведет? Может быть, она заманивает в засаду? Может, на тропе ожидает ее помощник? Медведи хитрые. Что задумала эта странная матуха? Но стоило ему остановиться, как она снова жалостливо заревела, а по­том и «заговорила».

«Если бы матуха задумала плохое, тогда зачем при­ходила к яранге и так ревела? Она могла бы еще раньше задрать Тынаку, а потом и меня,— рассуждал Атувье.— Не-ет, матуха просит помочь ей. Она не сделает мне пло­хо. Сколько раз я встречался с медведями — и всегда они первыми уступали тропу. А тот медведь был обижен на человека». (Когда освежевал людоеда, увидел рану на че­репе, увидел и пулю, застрявшую в боку.)

Миновав тундру, матуха вошла в кедрач, росший у подножия сопки, и пропала из глаз. Атувье снова заколе­бался. Если матуха задумала плохое, то кедрач — самое удобное место для засады... Но тут он увидел медведицу. Она продралась сквозь упругие заросли и теперь стояла на склоне, смотрела на них.