Юрий Пшонкин - Пленник волчьей стаи

— Мне жалко Черную спину. Возьми его с собой,— уговаривала мужа Тынаку, хотя втайне и желала, чтобы волк остался с ней: одной все же страшно. Если бы с ними жила хоть еще какая-нибудь собака...

— Черная спина останется с тобой. Я сказал,— бурк­нул Атувье, давая понять, что он недоволен ее многосло­вием: люди этой суровой земли всегда ценили тех, кто мало говорит и много делает. Чаучу никогда не должен говорить много, ибо слова отнимают силу в человеке.

— Пусть будет как ты сказал,— покорно согласилась Тынаку.

Атувье шел по берегу Апуки к ее верховьям. По рас­сказам старых чаучу он знал, что в верховья Апуки по первому снегу приходят дикари. Немало их, ослабевших за зиму, остается в горах и летом. И не только дикари обитают там. Домашние, отбившиеся от стада, тоже стре­мятся туда. Атувье и сам не раз встречал одичавших оленей с метками своих хозяев. Чаще всего попадались одичавшие важенки, которых увел за собой какой-нибудь сохжой, которому не хватило самок в своем вольном стаде.

В середине второго дня перед ним встала сопка. Прой­ти по берегу мимо нее нечего было и пытаться — склон в этом месте почти отвесной каменной стеной уходил в воду: словно обрубил его своим огромным топором ска­зочный великан. Пришлось подниматься на макушку, чтобы продолжить путь. Когда Атувье взобрался на вер­шину и с нее посмотрел вниз, на реку, то от удивления даже присей. На просторной косе, вдававшейся в Апуку, на берегу лагуны, он увидел целое стадо медведей! Кайныны рыбачили! Одни лениво бродили по косе, по берегу лагуны (видно, уже наевшиеся до отрыжки), другие стояли на мелководье и неотрывно глядели в воду, третьи, словно люди-рыбаки, сгорбившись, сидели на берегу и то­же смотрели на воду. Время от времени кто-нибудь из кайнынов взмахивал лапой и выбрасывал на берег сереб­ристую рыбину... Атувье спустился пониже, чтобы по­лучше разглядеть лохматых рыбаков. Нет, он видел много кайнынов-рыбаков, но сразу столько — впервые. Он начал считать. Сначала насчитал пять раз по десять, потом семь раз по десять, но потом сбился.

Среди взрослых, совсем как дети в стойбище, резви­лись медвежата. И хотя многие из них были довольно внушительные, но дети, даже медвежьи, все равно остава­лись детьми: то тут, то там затевалась борьба, другие играли в догонялки, третьи — в прятки,—благо кустов на косе росло множество, да и трава у воды была густая. Наигравшись, медвежата косолапили к родителям и с жадностью набрасывались на еще трепыхавшихся рыбин. Именно на живых, хотя повсюду виднелись обглоданные тушки. Сейчас кайныны ели только рыбьи головы, а без­головые тушки доставались чайкам и воронам, которых на косе и на берегу собралась огромная стая. Птицы тоже были сыты, не кричали, а важно, совсем не боясь лохматых добытчиков, расхаживали среди них. Впрочем, и птицы предпочитали самые лакомые кусочки — едва рыбин а оказывались на берегу, как наиболее растороп­ные подскакивали к чужой добыче и торопились выкле­вать глаза у обреченной.

Насмотревшись на медвежью рыбалку, Атувье спус­тился и, обойдя подальше косу, пошел дальше. До заката солнца он еще не раз встречал на пути лохматых рыбаков, но такого большого стада добытчиков ему не по­падалось.

Ночь он провел на небольшой высокой косе, усыпан­ной гладкими камнями. Атувье собрал плавник, разжег костер, вскипятил чай и, запивая юколу горячей водой, хорошо поел. Положив в костер два ошкуренных водой и песком ствола тальника, он лег и сразу уснул.

Проснулся от холода. С трудом разомкнув веки (примерзли во сне), он вскочил, замахал руками. Утро тоже только открывало глаза — на востоке, за сопками, небо едва посветлело. Атувье огляделся. Трава, кусты тальника были покрыты инеем.

Атувье раздул угли, подкормил огонь дровами. Когда костер разгорелся, он решил поесть: достал из мешка ку­сок вареной медвежатины, из берестяного туеска — ква­шеную черемшу и поставил кружку с водой на угли. Пока ел мясо, заедая черемшой, закипела вода. Из дру­гого туеска, поменьше, он взял щепоть заварки — суше­ных листьев брусники и жимолости, цветочков и разных трав — и бросил заварку в кипяток. Порывшись в сумке, нашел несколько сморщенных корешков золотого корня и тоже бросил в воду. На кочевках женщины часто варят оленину вместе с этими корешками. Очень полезные корешки, сил прибавляют оленному человеку. А ему се­годня надо много пройти по сопкам. Сегодня он уйдет от Апуки вглубь сопок, туда, где, наверное, можно нако­нец-то встретить поднебесных оленей.

Прежде чем отправиться в сопки, Атувье принес жертву духам. Он отыскал на самом мыске косы большой камень и положил на него ржавый четырехгранный гвоздь. Это был очень дорогой подарок: в стране чаучу, в тундре, железных вещей не найдешь. Все железные вещи попадают к оленным людям с побережья. В тундре костей много, а железа нет. Однако попадается иногда желтое железо. Атувье достал из неразлучной деревянной коробочки маленький, но тяжелый камешек такого же­леза и положил его рядом с гвоздем. Он нашел целую горсть таких камешков на дне реки, на мелководье, когда возвращался после охоты на слепого медведя. День был жаркий, ему пить хотелось. Вода рядом. Подошел к реке, нагнулся и увидел на дне сначала один, а рядом второй. Рука сама потянулась к блестящим камешкам. Присмотревшись, увидел еще несколько желтоватых кам­ней. Поглубже разглядел камень размером, пожалуй, с его кулак, но не захотел мочить штаны.

Камешки он отдал Тынаку. Та протерла их кусочком выделанной коже, и они посветлели. Жена обрадовалась им. Зря обрадовалась — желтое железо оказалось мягким. Разве что на грузило годилось. Собирая мужа в дорогу, Тынаку достала из коробочки, сплетенной из тоненьких корневищ березы, два камешка и велела взять их ему с собой, чтобы подарил он их добрым духам.

Знал бы Атувье, что за камешки он нашел на дне ре­ки, может, и не стал бы жалеть свои драные штаны! Но сын пастуха Ивигина не видел золотых монет, не видел на женщинах стойбища золотых украшений. Он был мо­лод и не знал цену золоту, цену самородкам, что поднял со дна притока Апуки. Он еще не был на побережье, не знался с купцами. Это богач Вувувье знал цену золоту, а сын Ивигина не знал. И взял-то их потому, что были похожи они на железо, из которого сделаны патроны и медные пуговицы с двухголовыми орлами. Такими пуго­вицами украшали свои летние кухлянки и керкеры жен­щины. Такие пуговицы были и на колпаке шамана Кот­гиргина.

Атувье перевалил первую сопку и поднялся по седло­вине на макушку другой. Поднялся и увидел уютную до­лину, посреди ее лежало круглое озеро. Ой-е, по долине бродили олени! Сердце у Атувье забилось часто-часто. Ой-е, духам понравились его подношения! Потрясая копьем, оленный человек Атувье исполнил танец радости. Ноги сами понесли его вниз.