Игорь Скорин - Ребята из УГРО

— Да не сердитесь вы, Дорохов. — Начальник милиции тоже подошел к окну. — Ведь и меня понять можно. А за магазин спасибо. Понимаешь, хотел взрослого помощника… Ладно, сейчас приглашу твоих будущих подчиненных, представлю — и иди, принимай дела. Там посмотрим, что из этого получится. Завхоз тебе жилье подыщет. На комнату или там квартиру не надейся, а угол или боковушку в хорошей избе найдем.

Двое из работников уголовного розыска — Степан Простатин и Федор Дыбов — оказались старше Дорохова. Было им, наверное, под сорок. Иван Зиновьев и Николай Акимов — почти ровесники Саши, ну самое много, на год постарше. Они поступили в милицию, несколько месяцев назад демобилизовавшись из армии. Возраст пятого, проводника служебно-розыскной собаки Варфоломеева, Саша не сумел определить. Рыжий, круглолицый, низенького роста, ему можно было дать и двадцать пять лет и на десять лет больше.

Знакомство было коротким. Сидоркин представил Дорохова и объявил, что уголовный розыск работает плохо.

— Заворовали город, а они топчутся на месте. Принимайте дела, Дорохов, и в первую очередь обратите внимание на нераскрытые кражи.

Размещался уголовный розыск в трех комнатах: та, что побольше — проходная, из нее две двери вели в маленькие комнатенки. Одна из них предназначалась для начальника.

Саша присматривался к своим новым сослуживцам и невольно уловил усмешку в глазах старших. Оба они говорили преувеличенно почтительно, но в их тоне явно сквозила ирония.

«Ладно, — подумал Дорохов, — поживем — увидим».

В первый же день его определили на квартиру к пожилой женщине. В большом, крестом рубленном доме она жила одна. Гликерия Дормидонтовна согласилась за десятку в месяц уступить Саше боковушку. В доме было чисто, тепло, в зале стояли два фикуса, а на подоконниках в глиняных горшках цвела герань. Пестрые половики домотканой выделки прикрывали крашеный, желтый, «под яичко», пол. В просторной кухне на столе шипел самовар. Хозяйка в длинной, до пола, широченной юбке, в кофте в мелкий горошек с какими-то крылышками на плечах, подвязанная платком с кикой спереди, выглядела приятно. Она зорко оглядела постояльца, пригласила чаевничать.

Едва взглянув на головной убор хозяйки, Саша понял, что она настоящая чалдонка, да еще из староверов. Когда Саша выпил пузатую чашку чая, Гликерия Дормидонтовна попросила:

— Ты уж, Дмитрич, не обессудь, но табачного дыма в дому не терплю. Так что ты табак смолить на двор выходи.

— Не курю я, Дормидонтовна.

— Почто так? Теперь все, не то што молодь, а старики и те засмолили.

— Не привык. От меня одно беспокойство: поздно домой приходить буду.

— Гулять почнешь?

— Нет, мать, работать.

— Ну, коли так, тогда не беда. Я тебе все секреты свои дверные разъясню. Столоваться где будешь? — поинтересовалась хозяйка.

— Осмотрюсь, потом видно будет.

— Обсмотрись, обсмотрись. Самовар-то у меня свой, не казенный, и хлебец найдется, и картошки полное подполье.

Саше понравился дом, было удобно, что он почти рядом с работой. В первый вечер он вернулся рано, рассчитывая выспаться, так как, выехав из Читы, почти не спал. Ночью с трудом проснулся. Возле постели стояла хозяйка и трясла его за плечо.

— Вставай. Пришли за тобой.

— Кто? — не мог опомниться Саша.

Наконец, сообразив, где он находится, вскочил, быстро оделся, сунул ноги в валенки, прямо на нижнее белье накинул дошку, вытащил из-под подушки наган, вышел на крыльцо. У ворот стоял милиционер.

— Товарищ начальник! Сидоркин послал за вами. Происшествие.

Дорохов быстро плеснул в лицо ковшик ледяной воды, оделся и, окончательно проснувшись, подошел к комнате хозяйки.

— Дормидонтовна! Вот вам первое из-за меня беспокойство. Запирайте дверь. Теперь уж до света не вернусь.

В проходной комнате, кроме участкового инспектора, дежурившего по отделу, находился Степан Простатин, проводник служебно-розыскной собаки Варфоломеев и какой-то неизвестный Саше пожилой мужчина. Участковый сразу доложил:

— Кража на окраине слободы. Из стайки трех овец взяли. — И, кивнув в сторону сидевшего на скамье, объяснил: — У него, у Чуркина, значит. Он воров с ружья стрелял. Да, видать, промазал. Повалились в кошеву и умчались.

Надо было действовать. Еще днем Саша видел в комнате у Простатина новую сумку с криминалистическим набором и поинтересовался, укомплектована ли она. Тот, пожав плечами, ответил, что сумки только что прислали из области, две еще находятся на складе. Такой сумкой в Иркутске пользовался эксперт научно-технического отделения, а Саша помогал ему.

— Мне ехать? — усомнился проводник.

— Ехать. Обязательно. Где собака?

— Рядом с конюшней, в вольере. — И Варфоломеев нехотя привел в дежурку крупную восточноевропейскую овчарку.

Так же нехотя, как проводник за собакой, Простатин сходил за сумкой, и все, усевшись в большие розвальни, тронулись.

В Иркутске во время дежурств Дорохов много раз выезжал на происшествия, но самостоятельно, да еще в качестве старшего, ехал впервые. В уме он перечислял все, что положено сделать на месте преступления. Большой крытый двор Чуркина находился почти на самом краю города. К дому примыкал амбар, или, как его тут называли, лабаз, а с ним рядом — конюшня, коровник и стайка — сарай для свиней и овец. Все эти строения ютились под одной крышей. Хозяин метнулся в избу и вернулся с керосиновым фонарем — «летучей мышью». Саша достал плоский электрический фонарь, и они, привязав к саням собаку, все четверо пошли к сараю. Хозяин показал под навесом калитку, ведущую на огороды.

— Чуть за полночь услыхал в стайке шум. Кабан у нас строгий. Чего, думаю, он среди ночи хрюкает? Выглянул в окно, вижу, калитка на огороды открыта и через нее на огородах снег хорошо видно. Ну, думаю, сломали. Доху накинул, берданку схватил, да не тут-то было. Дверь не открывается — снаружи дрючком подперта. В сенях окошко выбил да вверх стрельнул. В калитку сразу две тени шмыгнули. Пока за патронами бегал да в окно выбрался, время прошло. Выскочил на огород, а от поскотины уже сани отъезжают. Один лошадь подгоняет, а другой сзади повалился. Тут я уже прямо по саням ударил, перезарядил да второй раз пальнул уже вон там, где дорога поворачивает. Первый раз саженей на пятнадцать стрелял, вполне и зацепить мог, а второй, наверное, подале раза в два. Дробь у меня заячья, видать, не донесло. Первый-то волчий заряд был, да вверх ушел.

— Где же у тебя собака? — спросил Варфоломеев.

— Гошка, сын, ушел в хребты, за охотой подался и обеих лаек забрал. Были бы собаки, ко мне во двор мышь чужая б не проскочила. Четырех овечек, сволочи, прирезали. Прямо в сараюшке. Трех унесли. Четвертая там лежит. Хряк, видать, кровь почувствовал, освирепел да мне знак подал.