Абрам Вулис - Хрустальный ключ

Удивительное дело! Все, о чем повествовал старик, казалось мне знакомым и в то же время совершенно чужим. Как будто я уже видел этот бесконечно затяжной подъем, и огромное дерево с серебристой листвой, вычерчивающее у своих ног в самую жару овальный заповедник прохлады, и древнюю покореженную арчу, орлиной лапой своего корневища ухватившую скалы, и родник, спрятанный камнями. Как будто я это видел, но видел во сне, в лунном свете, и вода была серебро с чернью, и дерево втянуло в себя свою тень. И приглушенно, сдавленно звенел хрустальный ключ…

— Хрустальный ключ! — на лету поймал я привычное представление.

— Ага, — обрадованно всем корпусом кивнул старик. — Тот родник раньше волшебный был, раньше людей лечил, человек его имя взял, домотдыху давал, домотдых тоже лечит теперь…

— Хрустальный ключ, хрустальный ключ, — у меня возникло вдруг такое ощущение, словно эти слова превратились в будничный металлический предмет, с помощью которого отпираются и запираются замки, и вот я верчу этот предмет на пальце и уже знаю, что существует скважина, на него рассчитанная, и — щелк — передо мной окажется Забелин. Я размышлял и, пожалуй, даже слегка пошевеливал рукой, вращая этот воображаемый ключ, а старик с Эгамбердыевым, прихлебывая чай из пиалушек, вели неторопливую беседу — что-то там о кишлаке, и о дровах, и о ценах. Я лишь клочками улавливал ее смысл: во-первых, голова была занята другим, а во-вторых, говорили-то они по-узбекски, и некоторых слов я попросту не понимал. И вдруг речь старика чем-то меня насторожила. Я еще но сообразил чем, но вздрогнул и заволновался, точно обретенный минуту назад ключик вот-вот соскользнет с пальца и упадет в пропасть глубиною в сорок тысяч шагов. Напряженно прислушался к старику. Он пересказывал Эгамбердыеву наш разговор… Вот пошел по тропе, добрался до черного тополя, увидел арчу и вдруг — оно! — Сусинген! Сусинген! Пропавшая вода. Та самая, которую я безуспешно искал на карте. Зашифрованный адрес Налимова! Петляющая тропа, черный тополь, арча — …У Налимова, кажется, упоминался еще и ручей? Есть ручей! Ивы? Есть ивы! Черный тополь? У Налимова там много тополей…

— Отаджан, отец, один черный тополь — и все?

— Ой, много, очень много, — засмеялся старик. — Сначала береза будет, еще совсем внизу, дальше черный тополь будет, сто черный тополь.

Экая точность: сорок тысяч шагов и сто черных тополей!

Я уже готов был ринуться к Сусингену, но вовремя сообразил, что сорок тысяч шагов мне до вечера не сделать. Надо было пока выяснить, что за журналист, что за Саидов побывал в доме отдыха.

Отправился с расспросами к директору. Директор посмотрел на меня непонимающими глазами. Никакого журналист он не видел; вот, может быть, кто-нибудь из девочек… В кабинете, одна напротив другой, сидели за каким-то второстепенным столиком, без тумб и ящиков, две полные женщины, очевидно бухгалтерши. Еще бы, журналиста да не запомнить. Был, был журналист в «Хрустальном ключе», книжечку даже свою показывал, удостоверение личности. Что в натуре, что на карточке — отощавшее смуглое лицо. Не грех бы этому журналисту с месяц в «Хрустальном ключе» пожить, жирок нагулять. Расспрашивал про какого-то отдыхающего, но в книге учета не нашел ничего. Потом бухгалтерши рассказали ему свеженькую сенсацию: отдыхающий, мол, тут у них пропал. Журналист изменился в лице, стал расспрашивать, что за внешность была у Забелина. Одна из бухгалтерш Забелина не помнила вообще, другой же довелось как-то раз с ним столкнуться: пришел узнать, нельзя ли деньгами получить компенсацию за несъеденные обеды. Успела запомнить расшлепанные (точно к стеклу прижатые — пояснила она) его губы. Всем этим женщина поделилась с журналистом.

Что это за журналист Саидов и почему он предвидел исчезновение Забелина? Эх, укатить бы в город на часок-другой.

Возле административного корпуса стоял потрепанный мотоцикл с коляской. Судя по номеру — местный. Чей он, интересно? Заглянул к Эгамбердыеву. Там все было без изменений: старик гонял чаи и ораторствовал, Эгамбердыев слушал.

— Нельзя ли угнать вон ту машину? Долго что-то она стоит без присмотра? — оставалось еще добавить на манер Ларисы Николаевны: «шучу, шучу», но старик вскочил с возгласом:

— Давай повезу, зачем угонять!

Через час я сидел в рейсовом автобусе.

Первым делом зашел в телефонную будку и набрал свой служебный номер. Ответил Норцов.

— Что нового по налимовской линии? — спросил я.

— Кое-что есть, — сказал Норцов. — Прежде всего, от экспертов перевод Маджида начал поступать. По частям. Немножко из начала, немножко из середины. И там есть одно место…

— Приеду расскажешь, — оборвал я Норцова, и, голоснув такси, через несколько минут прибыл в правление Союза журналистов.

Всех Саидовых мне перечислили буквально через пять минут: Нурали Саидов, Азиз Саидов, Файзулла Саидов, Саид Саидов. Нурали работал в одной из областных газет в пятистах километрах от столицы. Остальные трое — в нашем городе. Ни один из Саидовых, таким образом, к городу Ф. отношения не имел. По именам и прочим анкетным данным было невозможно составить мнение о физиономиях Нурали, Азиза, Файзуллы и Саида. Понадобились личные дела. Техническая секретарша туманно ссылалась на какое-то завтрашнее совещание и еще на что-то, но после долгих уговоров сдалась, и у меня в руках оказались четыре пухлые папки.

Итак, Нурали Саидов. С фотографии смотрит пухлощекое лицо, исполненное лени. Нет, нет, Нурали не тот, кого я ищу. Судя по внешности, Нурали не снимется с места, чтобы с рюкзаком за плечами искать какого-то там Забелина.

Азиз в некотором смысле — антипод Нурали. Полная коллекция журналистских должностей. Такой мне подходит. Только вот нос у Азиза довольно круто свернут набок. Это женщины обязательно запомнили бы.

Кто следующий? Файзулла. Сразу отпадает. Шестидесятипятилетний редактор издательства «Наука».

Остается последняя кандидатура: Саид. Открываю папку и тотчас впиваюсь глазами в фотографию. Торчащие скулы, запавшие щеки… Он! Без сомнения, он! Анкета: Саидов Саид, кандидат наук, преподаватель педагогического института. Время заполнения: 1960 год. Давненько. И сведения скудноваты. Преподаватель ч е г о? Кандидат к а к и х наук? Черт его знает! Филологических, скорее всего. Или исторических. Поищем разъяснений среди вырезок… «Сон и сновидение». Так, дальше… «В приемной у знахаря»… Господи, да тут сплошная медицина. Перелистываю наспех другие вырезки. «Можно ли заменить человеческое сердце?», «Магическое лекарство древних»… Точно, медицина. Под вуалькой легкомысленных заголовков. Причем же тут чабаны, которых Саидов намеревался интервьюировать? Тоже вуалька? Ведь совершенно очевидно, что журналистика для Саида Саидова — побочное занятие. Увлечение или развлечение, но никак не главное дело. У меня на миг возникает фантастическая гипотеза: Забелин — сумасшедший, удравший из психбольницы, а Саидов — врач, направленный ему вдогонку. Но я в темпе ликвидирую эту гипотезу. Наверное, все-таки современная система здравоохранения располагает более эффективными методами обуздания буйно помешанных. Продолжаю перебирать бумаги и вдруг под статьей, что посолидней, вместо обычного С. Саидов вижу: С. Арифов, кандидат биологических наук. Суюсь в автобиографию Саидова. Вот оно что! С нее-то и следовало начинать. Сразу же узнаю, что С. Саидов — псевдоним кандидата биологических наук С. Арифова, родившегося в 1924 году.