Луи Буссенар - Десять миллионов Рыжего Опоссума. Через всю Австралию

Подносим к глазам бинокли и наблюдаем довольно любопытные маневры, которые неприятель выполняет нарочито медленно. Да, Френсис не ошибся. В лесу, состоящем лишь из больших деревьев, как по волшебству появились многочисленные кусты. Двигаясь почти незаметно, они образуют полукруг, в центре которого — мы. Конечно, это новый источник опасностей, но вместе с тем и поразительное, волнующее зрелище.

— Не считаете ли вы, дорогой друг, — говорит майор сэру Риду с озабоченным видом, — что следовало бы немедленно пустить пули в каждый из странствующих кустов и изгнать спрятавшихся за ними негодяев?

— Полагаю, надо попробовать послать парламентеров.

— Не слишком ли рискованно?

— Пока нет. Пусть три человека в сопровождении Тома, не торопясь, благоразумно пойдут навстречу дикарям. Том попробует обратиться к ним, когда окажется в пределах слышимости. Здешние диалекты не так уж сильно отличаются один от другого, и, я надеюсь, его поймут.

— Но если все-таки на парламентеров нападут?

— А мы на что? Прикроем. Наготове пулемет. Не сбрасывайте со счетов и револьверы наших добровольцев.

— У вас на все есть рецепт, дорогой друг.

Без промедления трое мужчин в кожаных жилетах рыжеватого цвета направляются в сторону противника вместе с Томом, на котором, как всегда, красная рубашка.

Около тридцати чернокожих спокойно садятся на землю, втыкая рядом копья. Четверка наших идет к ним, не упуская из виду кусты, медленное движение которых внезапно прекращается. Проходит пять долгих минут, но — поразительное дело! — расстояние, отделяющее парламентеров от аборигенов, не уменьшается ни на метр. Кажется, туземцы не обращают никакого внимания на белых: одни сидят к ним спиной, другие лицом или боком. И в нашем лагере это вызывает не меньшее удивление, чем то, которое испытал неприятель при виде падающих деревьев.

Дикость какая-то! Поселенцы продолжают идти, однако расстояние между ними и врагами остается абсолютно неизменным. И наконец до нас доходит: аборигены располагаются не на прежних местах — сейчас они позади покалеченных деревьев, тогда как только что были шагах в шестидесяти впереди. Мы не суеверны и не верим в колдовство, а потому вновь всматриваемся в бинокли и сразу понимаем, в чем дело. С обезьяньей силой и ловкостью, опираясь на кулаки, аборигены незаметно приподнимаются и медленно, плавно чуть-чуть передвигаются, сохраняя без изменения первоначальное положение тела.

Иллюзия неподвижности усиливается еще и тем, что копья, вроде бы воткнутые в землю, передвигаются вместе с их хозяевами. Потрясающая хитрость состоит в том, что каждый из них предельно напрягает мускулы и держит древко между пальцами ног, сохраняя его вертикальное положение.

— Они заманивают парламентеров в ловушку; всех нужно немедленно вернуть! — кричит скваттер и пронзительно свистит в свисток.

Как только привыкшие к этому сигналу охотники останавливаются, мы, замирая от удивления, видим, как позади них поднимается, наверное, двадцать огромных листьев, и под каждым — согнулся чернокожий, раскрашенный в цвет войны. Хитрость дикарей раскрыта.

Поселенцы ошеломлены, словно наступили на клубок змей. Их удивление настолько велико, что стрелять в аборигенов, удирающих с быстротой оленей, никому и в голову не приходит.

Но какая, однако, ловкость понадобилась туземцам, чтобы стать невидимыми даже в превосходные бинокли! Они обманули и зоркий глаз поселенцев, отлично ориентирующихся в лесах.

Легион черных демонов исчез. Наши возвращаются, обескураженные, но все же счастливые, что избежали страшной участи.

Итак, поскольку примириться не удалось, будем применять силу.

Наступает ночь, усиливающая неведомые опасности. Никто не в силах предугадать, что скрывается за плотной завесой тьмы. За каждым деревом, каждым кустом может таиться засада. Все словно сговорилось против нас… Прежде всего надо разжечь костры, чтобы хоть что-то видеть. Но их пламя становится как бы сигналом: со всех сторон вспыхивают сотни огней, освещая огромное пространство. Раздается хорошо знакомый клич, которым дикари сзывают своих соплеменников.

В нашем лагере, мрачном и молчаливом, все удваивают бдительность, пытаясь разглядеть туземцев, расположившихся невдалеке. Немеют руки, сжимающие оружие. Каждый обратился в слух, но ни один крик противника не нарушает тишины. Эта тишина еще более тревожна, чем галдеж, поднимаемый обычно австралийцами перед атакой.

Мой пес в страхе жмется к ногам и заунывно воет уже несколько минут. И неспроста.

Его жалобное завывание внезапно перекрывают оглушительные вопли. Целая армия аборигенов как поток врывается в лагерь, и, прежде чем мы успеваем что-либо предпринять, нас хватают и связывают безжалостные руки. Неожиданность нападения и огромное число врагов не дают возможности сопротивляться.

Прежнее молчание и затаенность чернокожих сменяются шумными возгласами и бесконечными прыжками.

Кооо-мооо-хооо-эээ! Сигнал к сбору звучит непрерывно, призывая воинов прибыть, чтобы отпраздновать поражение белых. Некоторые дикари бросаются во тьму и приносят охапки смолистых веток, которые вспыхивают, освещая трагическую сцену: скрутив путами из волокон формиума, нас положили, как дрова, вокруг лодки. По крайней мере, две сотни аборигенов пляшут и поют, едят продукты, что нам так дорого достались. Число вояк растет непрерывно. Но вновь прибывающие выглядят гораздо менее свирепыми, и слабая надежда зарождается в наших сердцах. Мы пришли сюда не как враги, и, быть может, удастся объяснить, что экспедиция носит сугубо мирный характер и преследует единственную цель — найти племя нга-ко-тко.

Рассматривание предметов, находящихся в лодке, сопровождается радостными возгласами этих неискушенных детей природы.

Один из них, видимо главный, держит в руках приоткрытый чемодан и, напоминая любопытную обезьяну, перебирает его содержимое, разбрасывая во все стороны обнаруженные вещи. Вот он с особой заинтересованностью вытаскивает маленькую серую бумажную коробку, медленно раскрывает ее, вынимает предмет, который я не могу издалека рассмотреть, и словно впадает в прострацию.

Я вдруг вспоминаю о так и не вскрытом мной послании доктора Стивенсона.

Из груди дикаря, простертого на земле в позе величайшего смирения, вырывается пронзительный гортанный звук, пляски и пение прекращаются как по мановению волшебной палочки, и все племя собирается у лодки. На лицах выражение, близкое к страху.

— Коббонг! Коббонг! — шепчут они тихо.

В это время появляется новая группа туземцев во главе с атлетически сложенным молодым человеком лет двадцати пяти; нагота его чуть прикрыта, кожа — несколько более светлая, чем у соплеменников. От остальных он отличается также длинной бородой и эмблемами помощника вождя на теле. Приблизившись к таинственному талисману, заставившему всех склонить головы, странный юноша, в свою очередь, издает радостный крик, напоминающий рычание, и произносит несколько слов на местном наречии.