Жюль Верн - Тайна Вильгельма Шторица

Вспоминалась угроза, прозвучавшая в моих ушах на борту «Доротеи». Я понимал, что стал жертвой галлюцинации. Но если допустить, что эту фразу произнес человек, какой вывод следовало извлечь из этого факта? Голос явно принадлежал отвратительному немцу. Но это абсурд [70] [70] Абсурд — бессмыслица, нелепость. — ведь наглец покинул корабль в Вуковаре!

Я счел нужным передать брату слова парижского начальника полиции о Вильгельме Шторице. Марк небрежно отмахнулся.

— Да, Харалан упоминал о каком-то типе. Кажется, это сын Отто Шторица, у которого в Германии репутация колдуна, впрочем незаслуженная, так как в действительности он настоящий ученый, автор серьезных открытий в области химии и физики. Но предложение не было принято.

— Еще до того, как они дали согласие на твое?…

— Месяца за четыре-пять, если я не ошибаюсь,— ответил брат.

— Оба факта никак не связаны между собой?

— Абсолютно никакой связи.

— А мадемуазель Мира знала о том, что Вильгельм Шториц претендовал на честь стать ее женихом, как поется в одной песенке?

— Право, не знаю!

— А впоследствии он не предпринимал демарша? [71] [71] Демарш — ответное заявление или действие.

— Никогда! Ведь шансы его равны нулю.

— Почему же? Из-за дурной репутации?

— Нет. Вильгельм Шториц большой оригинал, его существование окутано тайной, он ведет уединенный образ жизни…

— Он живет в Рагзе?

— Да, в особняке на бульваре Текей. Его считают чудаком, вот и все. Кроме того, он немец, и этого достаточно для отказа, потому что венгры не любят эту породу.

— Ты видел его? — допытывался я.

— Однажды в музее Харалан показал его издали. Тот, по-видимому, нас не заметил.

— А сейчас он где?

— Не могу точно сказать, Анри, знаю только, что недели две-три его не видели.

— Лучше бы он совсем уехал из Рагза! — в сердцах сказал я.

— Оставь! — с досадой бросил Марк.— Если когда-нибудь и появится мадам Шториц, то это наверняка будет не Мира Родерих, потому что…

— Потому что она станет мадам Видаль!

Мы прошли по набережной до корабельного моста, соединявшего венгерский берег с сербским. Я намеренно продлил нашу прогулку. У меня возникло ощущение, что за нами кто-то следит. И я решил удостовериться в своем предположении.

Мы задержались на мосту, любуясь великой рекой, отражавшей ясную ночь с мириадами [72] [72] Мириады — великое, неисчислимое множество. звезд, похожих на рыбок с золотыми плавниками и блестящей чешуей. Я незаметно внимательно оглядел набережную, откуда мы только что свернули на мост. Невдалеке темнел силуэт немолодого мужчины среднего роста.

Впрочем, скоро я перестал думать о нем. Марк продолжал тормошить меня. Пришлось представить ему отчет о своих делах, об общих друзьях, о новинках в художественном мире Франции. Мы увлеченно беседовали о Париже, где Марк собирался бросить якорь после женитьбы. Мира, по его словам, мечтала приехать туда с любимым человеком.

Разговор неизменно возвращался к звезде первой величины, ослепительной Мире, словно намагниченная стрелка компаса — к Северному полюсу. А я с удовольствием слушал. Ведь ему так хотелось выговориться. Однако следовало проявить благоразумие, иначе наша прогулка продлится до рассвета.

Мы тронулись в обратный путь. Около гостиницы я еще раз оглянулся. Набережная была пустынной, незнакомец бесследно исчез.

В половине одиннадцатого я с наслаждением забрался в постель и заснул мертвым сном.

Вдруг я вскочил, словно от удара. Сна как не бывало. Сквозь дрему до меня отчетливо донеслась зловещая угроза Марку и Мире Родерих, произнесенная знакомым скрипучим голосом. Что это? Бред? Кошмар? Наваждение?…

Наступило долгожданное завтра — я нанес официальный визит семье Родерихов.

Особняк доктора в конце набережной Баттиани на углу бульвара Текей — это современный дом, богато и изысканно обставленный.

Через ворота с боковым служебным входом попадаешь вовнутрь. Мощеный двор переходит в обширный сад, опоясанный вязами, акациями, буками и каштанами. Вершины их возносятся над каменной стеной ограды. Прямо против входных дверей находятся службы, увитые кирказоном [73] [73] Кирказон — декоративный кустарник с цветами причудливой формы. и диким виноградом; они соединяются с главной частью особняка проходом с цветными витражами [74] [74] Витраж — цветные стекла в окнах, дверях; картина или узорная композиция, выполненная из стекла. , который ведет к основанию круглой башни, высотой не менее шестидесяти футов. Внутри башни — витая лестница.

В передней части особняка — застекленная галерея, куда выходят задрапированные старинными коврами двери комнат — кабинета доктора Родериха, столовой и гостиных. Шесть фасадных окон этих помещений глядят на набережную Баттиани и на бульвар Текей.

Расположение комнат на втором этаже такое же, как и на первом. Над большой гостиной и столовой — спальни месье и мадам Родерихов; над второй гостиной — комната капитана Харалана; над кабинетом доктора — спальня и ванная мадемуазель Миры.

Я уже знал устройство особняка — Марк в разговоре со мной не упустил ни одной подробности. Он описал мне помещение за помещением, оригинальную лестницу, увенчанную бельведером и круговой террасой, откуда открывается чудесный вид на город и на Дунай. Я даже знал любимые места мадемуазель Миры за столом и в большой гостиной, скамью под каштаном, где она так часто сидела.

К часу пополудни нас с братом приняли в просторной застекленной галерее, сооруженной перед главным корпусом особняка. В центре ее — медная жардиньерка [75] [75] Жардиньерка — подставка, этажерка, ящик, корзинка для растений, выращиваемых в комнатах, на балконах, галереях и т. п. тонкой работы с букетами благоухающих весенних цветов. По углам — тропические деревца: пальмы, драцены, араукарии. На стенах — картины венгерской и голландской живописных школ. Я невольно залюбовался портретом мадемуазель Миры, великолепной работой кисти моего дорогого мальчика.

Доктору Родериху было под пятьдесят. Высокий, стройный, крепкого сложения, с густой седеющей шевелюрой, он оказался цветущим и выглядел значительно моложе своих лет. В этом господине воплотился подлинный мадьярский тип — пламенный взор, благородство облика, гордый вид, несколько смягченный доброй приветливой улыбкой… Его теплая рука сжала мою, и я сразу почувствовал, что передо мной прекрасный человек.