Евгений Федоровский - Хроника операции «Фауст»

Заказанный заранее билет в вагон первого класса Нина взяла у помощника дежурного по вокзалу. Уже выходя на перрон, Йошка увидел Айнбиндера с букетом парниковых астр. Он вручил Нине цветы. Йошку как бы не заметил, однако обратил внимание на упакованный в бархат метровый предмет, очевидно ту самую шашку для графа Зеннекампа. Йошка сложил вещи в купе и стоял в сторонке, пока капитан рассыпался в любезностях. Как женщина, привыкшая к мужскому вниманию, Нина снисходительно улыбалась.

Зазвенел станционный колокол. Холодным кивком Нина простилась с денщиком, поднялась в тамбур вагона.

— Надеюсь, скоро увидимся, тогда найдем время поболтать, — сказала она Айнбиндеру.

Паровоз протяжно загудел, экспресс стал набирать ход. Нина помахала рукой в белой перчатке.

Вилли приказал отвезти его к своей подружке Антье.

…В вечерние часы в предвкушении сытного ужина и непременной кружки пива служащие бензоколонок становились добрее. Около одной из них Йошка заметил проворного малого с черной повязкой на глазу.

— Залей по горлышко, — сказал Йошка, не вылезая из кабины.

— Талоны!

— Плачу по таксе.

Парень, скособочив голову, как все одноглазые, огляделся — нет ли поблизости полицейских — и сунул шланг в бензобак.

И покуда не поймешь —

Смерть для жизни новой,

Хмурым гостем ты живешь

На земле суровой.

— …Это все, что я сумел для вас сделать. Вы различаете крупные предметы, узнаете людей, если они близко от вас. Но читать вы не сможете. Никогда не снимайте очков. Темно-зеленые стекла будут предохранять от разрушения пораженную огнем сетчатку…

Доктор Бове не преувеличивал и не преуменьшал всей трагичности положения Маркуса. За восемь месяцев лечения он успел подружиться со своим пациентом, убедился в силе духа бывшего олимпийского чемпиона.

— У меня нет надежды? — все же спросил Маркус.

— Я не знаю среди современных окулистов светила, который бы вернул вам прежнее зрение, — ответил старый врач. — Попробуйте переменить профессию, избавьтесь от ненужных и опасных для ваших глаз волнений.

— Я умею лишь делать оружие…

— Неужели вы не испытывали… — старик поискал слова помягче, но не нашел, — угрызений совести, не задумывались о противоестественности сочетания таких, например, слов, как «красавец-бомбовоз» или «красавица-пушка»?

— Меня увлекал процесс творчества, радовал положительный результат… Мы воюем, гонимые собственными привычками. Фрейд заглянул в подсознание и увидел там массу мерзостей — желание смерти, стремление сына убить отца и другие инстинкты ненависти. Агрессивность в человеке, по-моему, неистребима. Устранить войну Фрейд хотел с помощью военно-технического прогресса и хорошо обоснованного страха перед всеобщим уничтожением.

— Да, есть такая точка зрения. Альфред Нобель тоже считал, что запатентованный им динамит обеспечит мир. Так же думали и Генри Шрапнель, и Хайрем Максим. С тех пор шрапнельные снаряды и пулеметы «максим» лишили жизни миллионов людей, а войны не прекратились. — Старик снял очки и стал старательно протирать стекла. — Расцвет моей деятельности как военного врача пришелся на годы Первой мировой войны. Сначала я подсчитывал, сколько искалеченных прошло только через мои руки. Досчитал до тысячи, потом сбился со счета. Но никак не меньше двух полков выпало лишь на меня одного. И вот однажды я сделал такую несложную выкладку: если в нашей армии десять тысяч врачей и на каждого выпадает хотя бы по пятьсот раненых, получится пять миллионов калек, не считая, разумеется, раненных смертельно и убитых в боях. Тут поневоле станешь пацифистом, хотя такое слово у нас употребляют как ругательство.

Хохмайстер положил свою руку на длинные пальцы врача, привыкшие к микроскопическим операциям:

— Но ведь не все от вас ушли калеками. Кого-то же и вылечили.

— А их убило потом под Брестом, Ржевом, Вязьмой…

Хохмайстер простился с Бове и пошел, ощупывая тростью дорогу. В канцелярии клиники он получил врачебное заключение о полной непригодности к военной службе, но с правом ношения мундира. Генерал Леш прислал за ним машину. Она привезла его в Карлсхорст.

С бьющимся сердцем Маркус поднялся в кабинет своего начальника. Адъютант подхватил под локоть, подумав, что майор совсем слеп. Но Маркус узнал Леша, выкатившегося навстречу.

— Поздравляю! — жизнерадостно взвизгнул генерал, позволив себе дотянуться до плеча воспитанника и по-отечески потрепать его по витым погонам.

— С тем, что я почти ослеп?

— Разве вас не представили к кресту первой степени?

— Для меня важнее прочитать оригинал отчета о фронтовых испытаниях «фауста».

— О, полковник СС Циглер настолько вдохновенно расписал боеспособность нового оружия и ваши геройские деяния, что командование сочло возможным высоко оценить вас.

— Вы докладывали рейхсминистру Шпееру об испытаниях в боевой обстановке?

Леш помялся:

— К сожалению, мы еще не получили ответа…

— Через восемь-то месяцев?

— Возможно, рапорт задержался в какой-то инстанции и не попал на глаза Шпееру.

— А вы пробовали узнать?

Леш всплеснул руками:

— Было столько дел! Теперь курс училища сокращен. Мы просто задыхаемся от перегрузки.

— Господин генерал, — сдерживая гнев, проговорил Маркус, — я никогда не считал вас поклонником «фауста», но вы же умный человек! Вы должны видеть его действенную мощь!

— Ну, зачем раздражаться, Маркус? — обидчиво произнес Леш. — Я ждал, что вы со своими связями…

— Связями?… Прекрасно! Дайте мне отчет Циглера, я добьюсь приема у рейхсминистра!

— Тогда и мне придется присутствовать на нем, — озаботился Леш. — Как-никак из фондов нашего училища субсидируются работы над «фаустпатроном», а это немалые деньги, и у нас капитан Айнбиндер получает жалованье.

— Да вашими жалкими крохами мы не можем расплатиться даже за один образец. Вы же знаете, что мой отец дал кредит и потребует возмещения всех убытков с большими процентами?!

От нервного напряжения у Хохмайстера потемнело в глазах. Он перестал видеть даже то немногое, что видел сквозь очки, когда входил в кабинет Леша. Он пошатнулся, беспомощно ища руками опору. Подскочил адъютант и усадил Маркуса в кресло. У генерала колыхнулось нечто вроде жалости к этому когда-то могучему красавцу. На цыпочках генерал обошел Хохмайстера, сел за стол.