Брэм Стокер - Леди в саване

В долгой беседе, которую мы вели до полуночи, он рассказал мне много интересного о дяде Роджере. И когда, в ходе беседы, он упомянул, что состояние, оставленное дядей Роджером, должно быть, превысит сотню миллионов, я был так удивлен, что громко воскликнул, впрочем не ожидая ответа на этот вопрос:

— Как же может человек, начинающий на пустом месте, нажить такое гигантское состояние?

Но мистер Трент побеспокоился пояснить:

— Он сделал это только честным путем. Благодаря редкой проницательности. Он знал полмира, он не отставал от общественной и политической жизни и всегда, в критический момент, был готов ссужать требуемые деньги. Он был неизменно великодушен, неизменно на стороне тех, кто отстаивал свободу. Среди народов, только сейчас обретающих независимость, есть такие, которые всем обязаны ему, человеку, знавшему, когда и чем помочь. Неудивительно, что в некоторых странах будут провозглашать тост в его память в дни торжеств, как прежде обычно в эти дни провозглашали за него здравицу.

— Вот и мы с вами сейчас сделаем то же, сэр! — сказал я, наполняя свой бокал и поднимаясь.

Мы выпили наши бокалы, наполненные до краев. Старый джентльмен протянул мне руку, и я взял ее. Держась за руки, мы выпили наши бокалы в полном молчании. От волнения у меня горло перехватило, и я видел, что он тоже был взволнован.

января 4-го, 1907

Я пригласил мистера Руперта Сент-Леджера пообедать со мной в моей конторе, потому что хотел побеседовать с ним. На завтра у сэра Колина и у меня назначена с ним официальная встреча для решения дел, но я подумал, что лучше сначала побеседовать с ним в непринужденной обстановке, поскольку хотел сообщить ему кое о каких вещах, что сделало бы нашу завтрашнюю встречу намного более продуктивной, ведь тогда он сможет глубже разобраться в том предмете, который мы должны будем обсудить. Сэр Колин — это олицетворение мужественности, и я не могу пожелать лучшего коллегу для исполнения сей необычнейшей воли, однако сэр Колин не имел чести состоять всю жизнь в дружеских отношениях с завещателем, той чести, каковая выпала мне. И поскольку Руперту Сент-Леджеру надлежало узнать интимные подробности касательно его дяди, я предпочел вести такую беседу без свидетелей. Завтра формальностей у нас будет предостаточно. Я был восхищен Рупертом. Лучшего сына не могла бы иметь его мать… да и я, если бы судьба вознаградила меня отцовством. Но это не для меня. Давным-давно в «Очерках» Лэма [79] Чарльз Лэм (1775–1834) — английский писатель. «Очерки» (1823 и 1833), посвященные жизни лондонской бедноты, выполнены в духе романтиков: окрашены мягким юмором и насыщены вымыслом. я прочел фразу, которая осталась в моей памяти: «Дети Элис звали Бартрама отцом». Кое-кто из моих старых друзей развеселился бы, если бы увидел, что пишу эти строки я, но записи сии не предназначены для чужих глаз, никто их не увидит, пока я не умру, разве что с моего позволения. Юноша унаследовал некоторые качества своего отца; он обладает отвагой, смущающей такого ученого педанта, как я. Но почему-то он нравится мне больше, чем кто-либо другой, больше, чем какой-либо другой мужчина когда-либо нравился, даже больше, чем его дядя, мой старый друг Роджер Мелтон; а Господь знает, сколько у меня было причин любить Роджера Мелтона. Теперь же добавились и новые. Меня очень порадовало то, что молодой путешественник был растроган, узнав, как много дядя думал о нем. Он по-настоящему храбр, но смелые подвиги не лишили доброты его сердце. Я с удовольствием возвращаюсь мыслью к тому, что Роджер и сэр Колин, оба, с одинаковым восторгом восприняли предусмотрительность и великодушие Руперта в отношении мисс Макелпи. Старый воин будет ему хорошим другом, или я совсем не разбираюсь в людях. С таким законоведом, как я, с таким старым воином, как сэр Колин, с такой истинно благородной женщиной, как мисс Макелпи — а она боготворит землю, по которой ступает Руперт, — с такими проявляющими о нем заботу людьми и при его замечательных личных качествах, при его чудесном знании мира, при громадном состоянии, которое, несомненно, достанется ему, молодой человек далеко пойдет.

января 5-го, 1907

Моя дорогая тетушка Джанет,

все завершилось — я имею в виду первый этап дела, во всяком случае, я понимаю так. Я буду вынужден оставаться в Лондоне в течение нескольких дней, а может быть, недель, пока не будут осуществлены некие процедуры, необходимые в связи с принятием мною наследства, завещанного дядей Роджером. Но как только смогу, дорогая, я сразу же приеду в Крум и проведу с тобой столько времени, сколько будет возможно. Тогда я расскажу тебе все, что имею право рассказать, и еще раз лично поблагодарю за твое согласие отправиться вместе со мной в Виссарион. Как бы мне хотелось, чтобы моя дорогая мать была сейчас жива и тоже поехала с нами! Я знаю, она бы с удовольствием поехала, а тогда мы, трое, пережившие вместе старые трудные, но и добрые времена, точно так же делили бы новые радости. И я бы постарался отблагодарить вас обеих за заботу и отплатить вам любовью за любовь… Но теперь тебе, дорогая, придется принять целиком это бремя любви и благодарности, потому что мы с тобой остались вдвоем. Впрочем, мы не совсем одни, как прежде, ведь у меня теперь двое друзей, к которым я уже успел очень привязаться. Один из них так же дорог и тебе. Сэр Колин чудеснейший человек; таков же, по-своему, и мистер Трент. Мне повезло, тетя Джанет, что двое таких людей пекутся о моих делах. Разве не так? Я пошлю тебе телеграмму, как только буду близок к завершению формальностей; и пожалуйста, припомни все, чего тебе когда-либо хотелось в жизни, а я — если смертный способен осуществить эти мечты — привезу тебе желаемое. Ты же не помешаешь мне испытать это великое удовольствие, ведь нет, дорогая? До свидания.

Любящий тебя

Руперт

января 6-го, 1907

Официальная встреча, в которой участвовали мы с сэром Колином и Руперт Сент-Леджер, прошла весьма успешно. Я ожидал, что Руперт Сент-Леджер безоговорочно примет все условия, поставленные или подразумеваемые в завещании Роджера Мелтона, и когда мы уселись вокруг стола — это, между прочим, церемонность, к которой мы все были готовы, потому что мы непроизвольно расселись за столом на некотором расстоянии друг от друга, — первыми словами Сент-Леджера были вот эти:

— Уж поскольку мне надлежит пройти эту процедуру, я хотел бы сразу сказать, что принимаю все и всяческие условия, обдуманные дядей Роджером; а значит, я готов поставить свою подпись и печать на любом документе, который вы, сэр, — он повернулся ко мне — посчитаете необходимым или желательным получить от меня и который вы оба одобрите. — Он встал и прошелся по комнате, мы же с сэром Колином продолжали спокойно сидеть на своих местах. Затем он вернулся за стол и спустя несколько секунд, справившись с нервозностью, каковая, я подозреваю, ему не свойственна, проговорил: — Надеюсь, вам обоим ясно — конечно же, ясно, я знаю, и я останавливаюсь на этом только потому, что того требует официальная процедура, — вам ясно, что я желаю принять эти условия, и сразу же! Я делаю это, поверьте мне, не для того, чтобы получить огромное состояние, но ради человека, который завещал его. Человек, который любил меня, верил в меня и, однако, имел силы держать свои чувства в тайне, который мысленно следовал за мной в дальних странствиях, в отчаянных экспедициях, который, оставаясь на другом конце света, в любой момент с радостью протянул бы мне руку помощи и спас бы меня, не был рядовым человеком; и подобная забота о сыне его сестры указывает на любовь необычного свойства. Поэтому моя мать и я, мы вместе принимаем завещанное им, каковы бы ни оказались последствия такого шага. Я всю ночь обдумывал этот вопрос и никак не мог преодолеть чувство, что моя мать находится где-то рядом. Единственное, что удержало бы меня от шага, который я намерен сделать и решил сделать, — это было бы ее неодобрение. Но она, я чувствую, одобрила бы мое намерение, поэтому я делаю этот шаг. Что бы ни случилось в дальнейшем, я буду следовать по пути, назначенному для меня дядей. Да поможет мне Бог!