Виктор Сафронов - Пилигрим

Бывшая супружница, обдуваемая сквозняками через дыры в стене и выбитые окна, лежала в разгромленной квартире тяжело раненным пьяным бревном. Было видно, что еще до похорон мужа она в индивидуальном порядке провела поминки по нему, а заодно справила тризну и провела отпевание.

Я с брезгливой жалостью наблюдал за ней…

Почувствовав в залитом кровью помещении еще кого-то, она быстро пришла в себя. Зашевелилась, заскрипела… Попыталась подняться. Почему-то Конрад к ней с криком и слезами не бросился, а еще плотнее прижался ко мне.

Продрав глаза и сумев сфокусировав взгляд на вошедших, обратилась прямо ко мне. Пластическая хирургия, о которой слагают легенды, оказалась дутым мифом. Если даже спьяну, можно с одного раза угадать скрытого под ней человека.

— Рыцарь! Благородный и богатый рыцарь… Примчался в логово дракона, чтобы спасти свою Белоснежку, — довольно внятно, шепелявя сквозь выбитые зубы, стала сама себе объяснять причину моего появление. — Прими же быстрее меня в свои объятия, несчастную и несправедливо обиженную…

Она протянула ко мне свои «тонкие девичьи руки». Я уклонился от высокой чести обнять экс-жену, за давно немытую лебединую шею.

Дал ей двадцать минут на сборы. Потребовал в ультимативной форме найти все документы и собрать на первое время детские вещи. Привести себя в порядок. Хотя бы помыться, чтобы избавиться от идущего от неё одуряющего запаха мочи. Доложить о готовности и выйти на построение.

Она отказалась.

Я показал ей стопку денег и как можно строже спросил, понимает ли она, что теряет?

— Тогда другое дело, — тут же согласилась она, мотнув опухшим лицом.

По моей просьбе, малыш, знающий все ходы-выходы этой клоаки какими-то хитрыми подвальными лазами и тропинками на крышах, вывел нашу экспедицию за пределы Блэктауна.

Оказавшись в цивилизованном мире, можно было себя не сдерживать и вздохнуть свободно. Я так и сделал. После сотенной купюрой подманил таксомотор и двадцаткой ловко заарканил его.

На другом конце этого красавца-города, где нет опасности, ежеминутно быть ограбленным или убитым своими же земляками из бедных пакистанских или африканских областей, нашли небольшую гостиницу. Временно заселились в ней.

После прибытия в шикарный номер, сразу же отправил маму с сыном мыться. Высокомерно объяснил ей, что это не привычный для нее притон, в котором она до этого находилась, здесь за горячую воду отдельно платить не надо, мойтесь смело.

Она смерила меня презрительным взглядом, но поджав губы гордо промолчала.

Собрал все их вещи и выбросил. Спустился вниз. Побеседовал с хозяином заведения. Через пару часов, его жена и дочери, принесли прямо в номер огромный выбор одежды, обуви, белья и конечно игрушки. Завернутым в простыни и одеяла переселенцам это было неожиданным подарком.

Алиция к вечеру несколько очухалась и пришла в себя. Умытая и причесанная, одетая во что-то приличное, она вновь стала напоминать ту женщину, которую я любил и с которой даже вел совместное хозяйство. Ни к ночи будь оно помянуто…

Из обрывочных восклицаний и причитаний на неудавшуюся жизнь, нарисовал себе картину последних дней ее жизни и вчерашнего боя. До этого купил ворох газет и детально проанализировал напечатанные материалы, воссоздал картину произошедшего, перестав удивляться стечениям жизненных обстоятельств. (Вздохи, ахи и финский национальный юмор, я решительно опускаю.)

Действительно. За их квартирой, долгое время следили. Причем слежку вели практически в открытую. Что характерно, заметьте, не я был той причиной, по которой местные полицейские обложили эту нехорошую квартиру своим плотным кольцом любопытства.

Мой приятель из далекого детства Достоевский Вова, который подхватил из моих ослабевших рук семейное знамя. Привез в Финляндию свою новую жену с сыном.

В тот момент она пыталась мне доказать, что он любил ее всегда. С той памятной свадьбы, когда сучий потрох, стоял с моей, жениховой стороны в качестве свидетеля и главного друга. Оказывается, всю жизнь завидовал мне черной завистью. Завидовал безмолвно, безнадежно, без устали то робостью, то нежностью томим. Наконец, когда я начал загибаться от наркоты и по этой причине перестал вспоминать о наличии семьи и ребенка. Именно в этот момент, его скрытые фантазии обладания объектом страсти нежной смогли осуществиться в полной мере и он, как бы получил шанс отыграться за столькие годы «мучений».

В первый же день появления в Финляндии, он был очень сильно разочарован. Ни цветов, ни оркестра, ни триумфального ликования чухонского народа по поводу его прибытия в страну. Человек, который их встретил, потребовал двести долларов только за то, чтобы довести их до снятой конуры… Оказалось, что здесь, так же как и на далекой родине за все следует платить. Ожидаемых витрин с огромной, аппетитно пахнущей и бесплатной колбасой нигде в обозримом пространстве не наблюдалось.

Плюс ко всему финны оказались страшно ленивыми людьми. После его приезда к ним они отказывались учить русский язык, чтобы Вова мог с ними общаться на равных…

На каждом шагу новые открытия… Валютой торговать можно, но ее никто у тебя не покупает. Фарцовкой барахла и пластинками на блошином китайском рынке много заработать не удалось. Нормальные финны туда не ходили, а местные отморозки платить за товар чужаку, решительно отказывались… Когда же он попытался нахрапом и голосом на них воздействовать, ему просто выбили передние зубы и сломали руку.

Достоевский Вова стал трезво оценивать свои возможности и прикидывать устойчивые варианты устройства счастливой жизни. Ему, как бывшему комсомольскому функционеру и партийному чиновнику пришлось со всей присущей ему ответственностью принимать решение о дальнейшем существовании в мире грязного чистогана. Работать в привокзальном общественном туалете — грязно. Укладывать асфальт — непрестижно, а вкалывать на скотомогильниках с точно такими же бывшими «совками» — гнусно.

Очередная незадача. Со скоростью ракеты подступал срок оплаты за комнатку. Опять же в суп что-то положить надо иначе это не суп, а горячая вода. Для этого нужны продукты питания, а их покупают в магазине за такие специальные, бумажки с чужеродными надписями и картинками.

К удивлению Вовы и Алиции бесплатно здесь выдавался только суп для опустившихся и бездомных. А бесплатного на всех всегда не хватает. Дважды эту парочку в очереди серьезно избили. После этого они правильно рассчитали свои перспективы и чтобы остаться живыми больше на чужое бесплатное рот не разевали.

Долго ли, коротко ли. Алиция его начала серьезно пилить. Вова от безнадеги и тоски в такие моменты впадал в гневное состояние. Находясь в котором от всей невысказанной боли эмигранта и просыпавшихся звериных инстинктов, бил свою драгоценную супругу смертным боем. Заодно лупил, и ничего не понимающего Конрада. (Жаль другие его застрелили, но кажется уже это говорил.)