Виктор Сафронов - Алмазная цепь

Открывался рот, а оттуда тоненькая струйка несвежего поносика, лексика биндюжника с припортового рынка и морского боцмана с тральщика «Гунявый». После этого стоишь оплеванный и чтобы тебя, в очередной раз, ненароком не заметили, боишься грудью глубоко вздохнуть.

Во-вторых. Я, до сих пор так и не узнал, ее имени. Это мешало. Называть ее, с бухты-барахты «черной вдовой», портить взаимоотношения еще до их возникновения. Для этого совсем не стоило ее тащить в такую светлую даль, следовало просто оставить ее в собственном доме, а утром… Хотя каким утром? Для нее и дочери, все закончилось бы сегодняшней ночью и вчерашний рассвет, был бы последним в ее молодой жизни.

В который раз я убедился, женщины самые удивительные и ни кем не разгаданные существа.

Она, каким-то только ей ведомым чутьем поняла мои мучения, просто протянула руку и спокойно, уставшим голосом произнесла: «Алла».

- Что? — не сразу понял я.

- Меня зовут Алла, — она с удивлением посмотрела на меня и, видно не удовлетворившись осмотром дурнопахнущего, туповатого субъекта, растерянно пояснила. — Имя такое — Алла…

- Ах, Алла, — я облегченно вздохнул, будто сделал давно ожидаемое открытие. — Ну, конечно же, Алла. Какое прекрасное и неожиданное имя…

Темперамент зашкаливает, в этом вся штука. В моем случае, это помогает идиоту.

Я не искал форму изложения своих чувств, я токовал о том, что видел вокруг.

Сейчас понимаю, какую я тогда нес ахинею, но в тот момент, называл все произнесенные благоглупости — поэтическим вдохновением. Что было неожиданным, так все это принималось за чистую монету. Я купался в ее прелестных глазах, я забыл про запахи и свою кражу. Я перестал обращать внимания на липкие руки, заляпанные вражеской кровью… Да, что говорить, я сам себе в тот момент, очень нравился.

Позже, после душа и обильной, малокалорийной еды, до меня наконец-то дошло: она просто не слушала мой заливистый вздор и хлопотливый шелест крыльев самца на токовище, которыми я пытался произвести на нее впечатление. А мне казалось, что в восхищении от моего искусного красноречия, у нее перехватило дыхание и попросту не хватало слов.

Оказалось, что сегодня мне было «не дано предугадать, как слово наше отзовется…» Возможно это к лучшему.

Остановившись на заправке. Тормознул водилу какой-то прачечной, он и подвез нас в центр. На запах, исходящий от меня, шофер старался внимания не обращать… Полученных денег, для этого вполне хватало, а большего и не требовалось.

Весь прибывший табор, проходным дворами и питерскими закоулками, привел к себе на новую-старую квартиру.

Любовь-морковь? Не до нее сейчас. Подступало время неприятных событий.

До момента захлопывания за спиной двери Алла держалась хорошо, а потом кроха-дочка, возьми да спроси: «А когда папа приедет?»

Она, брык в обморок. Меня, соответственно, качнуло в другую сторону. Конечно, при огнестрельных ранениях или, там, при переломах конечностей, я мог оказать первую помощь, не ванёк-валенок. А здесь оплошал.

Стою над ней, смотрю оторопев и начинаю что-то нечленораздельное мычать. Пытаюсь разводить беспомощно руками, как-будто оправдываюсь… Еще незадача, во время падения, Алла ударилась головой о косяк двери и видно рассекла кожу.

В чувство меня привел вид крови вытекающей из под ее головы. Хошь не хошь, а пришлось начинать резво скакать и приступать к активным действиям.

Рот в рот, провел процедуру искусственного дыхание. Поднял голову. Прислушался к ощущениям, процедура понравилась.

Оглянулся. Рядом стоит маленькая девочка. Дрожит подбородком, что для меня ничего хорошего не предвещает и смотрит, что это такой чужой дядя, делает с ее мамой.

Вспомнил, что в заветном чулане, видел достаточно много бутылок. Голыми руками, аки Геракл-воитель, совершил подвиг — отодрал доску. Схватил бутылку, оказавшуюся шустовским коньяком, налил ей полбаночки из под майонеза. Влил в рот… Любовь-морковь… Она губы облизала и как бы пришла в себя.

Дала волю слезам. Это уж, как в таких душещипательных сценах водиться. Я, в качестве «рыцаря — чего изволите-с», с початой бутылкой в руках, дурень-дурнем стою рядом. Жду-с…

Малютка-дочка, увидев, что мама рыдает, перестала дрожать подбородком. Широко открыла рот, тщательно отдышалась, набрала в легкие побольше воздуха и заголосила так, что у меня уши заложило. Квартирка-то пустая, акустика великолепная.

Ничего другого не придумал, как взяв их обеих в свои объятия отнес на персональный, видавший виды надувной матрас. Поставил рядом бутылку. Не жалко, только лечись и не плачь. Перевязал ей кое-как голову. По моему разумению сделал все правильно.

Алла чуть успокоилась, погладила меня по шершавой щеке, у меня от счастья «клыки затупились и запахло ромашками».

«Вы, — говорит. — Добрый. Вот деньги, какие-то бумаги из сейфа мужа, посмотрите. Боюсь, что из-за них… Решите сами, что с ними делать.»

Очень я удивился, когда она о своем супруге говорила, как об ушедшем в безвозвратную даль. Я еще ничего не сказал, а она уже все поняла.

Прибрал я увесистый портфельчик туда, где хранил сокровища старьевщика. Сам, будучи на общественных началах Иванушкой-дурачком, пошел принимать водные процедуры. Хотелось стать таким молодцом, «что ни вздумать, ни взгадать, ни в сказке сказать, ни пером описать…»

Вполне понятно, что проще было Сивке-бурке, вещей каурке в ухо залезть и выбраться красавцом, но не было ее под рукой, не было… Пришлось под душем, при помощи «Земляничного» мыла, самому карячиться.

До крови драил вонючее тело мочалкой. Остервенело чистил зубы, сломал щетку… и думал. (Вот же человеческие слабости, прости господи, чуть приперло, а он сразу хватается думать.)

Познание нового берега, забота о чужих людях.

Мне не хватает времени для своих, самых родных, а здесь еще красавица Алла с ребенком. Не знаю, сколько годков дочери, но оказалось, что она умеет говорить. Детский голосок и прервал мои опасные упражнения с разумом.

- Мама, — говорит девочка негромко, но в пустой квартире прекрасная акустики. — Дай, пожалуйста, булочку…

Мама, всхлипывая, начала что-то ей успокаивающее шептать, а я умилился: «Какая культурная девочка.»

По правде сказать, этап умиления, закончился так же быстро, как и начался. Глянул по сторонам. Тот еще вид: пыль, грязь, окурки… Очень мне все это не понравилось. Не говоря уже о том, что из-за безнадежного голода и маломальских перспектив пожрать, даже мыши с тараканами покинули это гиблое место. А здесь ребенок.

Ремонт и не начинался. Вчера ведь только уехал. Всюду тлен, прах, глумление над гигиеной… и еще… мерзость запустения. Вода на кухне из крана, так грозно капает, будто отсчитывает последние минуты жизни и дом с минуты на минуту взлетит на воздух…