Виктор Сафронов - Алмазная цепь

Приковал его оставшимися наручниками к раненому. «Давай, — говорю, — оказывай своему подельнику первую помощь.» После началась политинформация, в виде воскресной проповеди с амвона.

- Здесь два трупа, — указал на лежащего рядом с ним. — Этот, с пулевым ранением в живот, также может скоро предстать пред ясны очи всевышнего. Подумай о перспективах дальнейшем прохождении этой неприятной службы.

Говорил я строго, но уверенно. Пережитый стресс, очень мне в этом помогал. На нервной почве и на тощий желудок, красноречие лупило в ночную тьму длинными, беспрерывными очередями. Вылитый Цицерон в фуражке.

Вспомнив матерный запас, прочитал ему лекцию о том, что жизнь дается человеку только один раз и не следует ее, так глупо терять, нарвавшись на такого престарелого и немощного специалиста по защите прав человека, как я.

Он молчал, тупо уставившись в одну точку. Вряд ли, окружение в котором ему сейчас придётся находиться, будет способствовать тому, чтобы он глубоко проникся в мои душевные переживания и отеческие увещевания. Но когда, в качестве проверки рефлексов, я сделал в его сторону неловкое движение пистолетом, он испуганно отшатнулся. Незадача. Паренька опять стало рвать на все, что лежало и находилось рядом с ним, и под ним. Вид и особенно запах — весьма не эстетичный… Особенно запах…

- Скоро вас начнут искать, — присев на корточки, я продолжил прощальную речь на краю ямы. — За вами придут. Найдут здесь. В твоих интересах много не болтать. Бывай здоров.

Оглянулся на прощание, посмотрел на него. Кроме крупной, нервной дрожи, его могучие плечи сотрясали мощные рыдания. Что и требовалось доказать. А то, понимаешь, привыкли всякую интеллигентскую шелупонь, журналистов, да правозащитников в заплёванных подъезда, бить кастетом по голове… А здесь неожиданно получился облом и незадача.

Вишь ты… С непривычки-то, как служивого до слез проняло…

Ну, да ладно. Оклемается, глядишь — умнее станет и в следующий раз, будет думать головой — какой Отчизне служить, а какой прислуживать. Тщу себя надеждой на его правильный, а главное безошибочный выбор.

В небольшом медицинском кабинете, на покрытой казенной клеенкой кушетке, затейливо лежал человек. Из одежды, у него голове были одеты наушники, а сам он был опутан цветными проводами подключенными к всевозможным датчикам выведенным в соседнюю комнату. На подоконнике фальшивого окна, стоял горшок с настоящей геранью. Имеющийся цветок, вида голого дядьки не портил.

Над туловищем, укрытым простыней и защитным экраном из мелкой сетки, навис великолепный господин в белом халате и с бородкой «ля-эспаньёль», судя по-всему из плеяды тех, кто еще совсем недавно был «товарищем».

Выставив вперед правую ногу, он диктовал в небольшой микрофончик заранее написанный текст. Он не просто читал — бубня и гундося, безразлично глядя в листы желтого цвета. Нет, он вдохновенно декламировал, то понижая, то повышая звучание голоса, жестикулируя руками, с истинным артистическим воодушевлением пытаясь проникнуть в смысл сказанного, т. с. решить сверхзадачу поведения героя.

Вслушайтесь, хотя бы во фрагмент мелодекламации:

«… и если только вы, осмелитесь противиться и противоречить моей воле, забыв о том, что есть люди гораздо сильнее и достойнее, находящихся рядом с вами. Я уведу вас, как можно дальше, уведу от всех, и, только там сброшу с обрыва.

Но перед этим, мы будем долго гулять. Слушать пение птиц. Наслаждаться запахом свежескошенного сена и любоваться неповторимой голубизной неба. Я буду развлекать вас анекдотами про чукчей и белорусов. У нас даже будет пикник по дороге и вы наконец-то попробуете белужью икру и «Божоле» нынешнего урожая… Во время прогулки, вы вспомните давно забытые детские ассоциации. Например то, что запах теплой, солнечной осени могут дать только антоновские яблоки… Если же вы не будете слушаться меня, то всего этого не будет…

И только там, на каменистом склоне, любуясь раскрывающейся перед нашим взором перспективой, я сброшу вас в пропасть, как планетарное зло, как национальную катастрофу великой России. Я избавлю страну от такого мерзавца как вы. Если только вы посмеете противиться моей воле и откажетесь выполнять мои указания — все будет именно так. И останетесь вы без «антоновки» и даже без персонального почета и уважения.

Но сразу предупреждаю, ни пытать, ни унижать, ни оскорблять я вас не буду. Я буду даже вами восхищаться, ни от кого вы не услышите столько добрых, искренних слов, сколько скажу я вам. Я припишу вас к пассионарному ведомству. Вы будете — Прометеем, принесшим людям огонь и избавившим их от несчастий. Но все это будет только в том случае, если вы будете подчиняться моей воле и выполнять мои указания.

Самым искренним образом уверяю вас. Вы самый лучший, бесстрашный и умный человек в обозримой вселенной — поэтому потом, вам такому прекрасному и расчудесному, будет гораздо труднее и тяжелее умирать, сброшенному сверху на острые скалы. Вы будете лежать на них, истекая кровью, пока орел будет выклевывать у вас печень.

Все это случиться только при том случае, если вы откажетесь подчиняться моей воле и выполнять мои указания.

Вы будете рисковать только тогда…»

Он не успел закончить предложение, как дверь приоткрылась и в кабинет заглянул молодой врач. Звание? Судя по спине, никак не выше майора.

- Иван Петрович, заканчивайте. У него серьезная аритмия в работе сердца.

- Как скажете, — недовольно пробурчал тот, заканчивая очередной сеанс нейро-лингвистического программирования.

- И еще. Вас срочно к телефону, — доктор показал пальцем на потолок. — Оттуда…

Когда Иван Петрович, на глазах молодого военврача, из яркого оратора и характерного театрального трагика, превратился в серое, незаметное пятно, Оно стеная, покряхтывая и хватаясь за сердце выбралось из кабинета. Врач вроде и привык ко всяким выходкам Петровича, но и на этот раз, восхищенно проводил его глазами… Через секунду, как будто вспомнив что-то уж совсем несущественное, занялся пациентом лежащим на кушетке.

Проведя какие-то манипуляции с проводами и громко сказав: «Просыпайтесь. Сеанс окончен.» Он вывел пациента из состояния гипнотического сна.

Тот устало открыл глаза. С помощью доктора, опершись на рука тяжело опустился на расплющенную, бюрократическую задницу. Свесив с кушетки, тонкие чиновничьи ножки, он тряхнул головой, как бы приводя себя в чувство. Это был вице-премьер правительства. По вопросу выделения кредитной линии, недавно навещавший, так нелюбимый им Санкт-Петербург.

Молодой врач, помог ему одеться. Похвалил за то, что сегодня он в гораздо лучшей форме. На что чиновник серьезно заметил.