Виктор Сафронов - Легионеры

— Да, непорядок… Дежурный по конюшне будет наказан самым строгим образом, — после этого затрясся в приступе хохота радуясь удачной шутке. — Ну и черт с ним… Три раза сходит вне очереди в ночной рейд, будет знать в следующий раз… Давай я тебе полью прямо из ведра, как в полевых условиях. Подставляй лодочки.

Он без всяческих видимых усилий, на указательном пальце поднял ведро и поддерживая его за дно другой рукой, стал тонкой струйкой, бережно сливать воду на руки смущенного Сергея.

— Ты, не представляешь себе, сколько раз я был в таких ситуациях, когда не то, что руки вымыть, напиться вволю не удавалось, от жажды с ума сходили. А мы вот руки моем, лицо споласкиваем. Выливаем воду в канализацию… Странно как-то… Для меня, необычно до сих пор… — он прекратил лить воду, уставился взглядом куда-то выше головы и по выражению его глаз было понятно, вместе с воспоминаниями он был далеко. Потом странно ухмыльнулся. — А мухи на кровь так и летят, разжиревшие, наглые…

Сергей, устыдившись расточительности, прекратил свои гигиенические изыски. Вытер руки и лицо, прямо скажем, полотенцем не первой свежести и даже не второй. После этого, кривя нос от запаха оставленного полотенцем на его лице и руках, заглянул в комнату.

Радушный добряк, исполняющий роль хлебосольного хозяина, уже «танцевал» вокруг стола. Радостно клекоча и потрескивая, он занимался хорошо знакомым делом, откупоривал бутылки. Заходя с разных сторон стола, осматривал созданную композицию. Прижигал от дымящегося окурка очередную сигарету. Расставлял стаканы. Что-то из бутылочного построения менял местами. Отходил в разные углы комнаты, оттуда осматривал посаженный стеклянный сад, после опять возвращался к месту основных действий. Подправлял, разглаживал…

Его хаотичные телодвижения издали напоминали ритуальные пляски вождя дикого племени перед тем, как он созовет своих воинов отведать мяса жертв, отданных ему на заклание.

В конце концов, он, как художник, желающий охватить созданное полотно одним взглядом, отошел от стола на несколько шагов назад и потирая руки от увиденного, удовлетворенно крякнул. Бережно взяв с края стола бутылку, щелчком среднего пальца свинтил пробку и резко опрокинув горлышко, сунул его в стоящий стакан.

Набуравив полный стакан, протянул его Сергуньке, даже не удосуживаясь поинтересоваться у гостя, что он будет пить? Как видно, для распорядителя банкета таких тонкостей не существовало. Выпивка она и есть выпивка, и ни к чему задаваться лишними проблемами. Жидкая, крепкая, пахнет спиртом — чего еще?

Себе он налил также и столько же. После чего, чуть привстав с кресла, торжественно произнес.

— Познакомимся по настоящему? — он вопросительно посмотрел на своего гостя. — Меня зовут Душан.

— Сергей, можно короче, Серж, — подняв тяжелый стакан, несколько обескуражено представился тот.

— За знакомство, как за павших боевых товарищей и еще за любовь, надо пить стоя и до конца, не оставляя ни капли.

Со значением выдохнул такое длинное предложение Душан и легко, для казалось грузного тела поднялся, и стоя, в три глотка осушил стакан. После запустил свою пятерню в огромную коробку из под какой-то бытовой техники, в которой сейчас, доверху были насыпаны соленные орешки. Выудив приличное количество этого странного продукта, смачно и хрустко стал их перемалывать своими мощными, как и сам, челюстями.

Вздохнув, как бы подчиняясь, гость последовал призыву и примеру хозяина. Давясь и морщась, он также выпил до дна, но, видать с непривычки водка попала не в то горло, отчего закашлялся. Горло обожгло, выступили слезы.

— Ну, вот и трех минут не прошло, как я уже довел тебя до слез, — засмеялся хозяин балагана. — Пивком, пивком пробку проткни.

Громыхал счастливый Душан, успевая грохнуть пострадавшего пятерней по спине, подать лихо откупоренную банку пива и еще раз черпануть своей ладонью-ковшом пригоршню орехов.

Залив обожженное горло пивом и промокнув закипевшую слезу, тот кое-как успокоился. Отдышавшись, окинул взглядом комнату. За последние полчаса ничего нового в ней не появилось, но одно несомненное изменение все же произошло, она стала гораздо уютнее и светлее.

Его внимание привлек застекленный шкафа, доверху набитый самыми разнообразными книгами. Странность заключалось в том, что до выпитой «огненной воды» его не было. Пришлось подняться и сходить пощупать его — не фантом ли случайно возник от водочного кашля. Все было реальным. Он подозрительно глянул на Бреговича. Тот мгновенно встрепенулся.

— Это не я… Я не… Не мое… Разве я похож на читателя всей этой ерунды?

Он начал искренне оправдываться, пологая чтение делом недостойным настоящего мужчины, и, как бы отвечая на немой вопрос.

— Это от прежнего владельца комнаты осталось. Я не выбрасываю, все как-то веселее.

В подтверждение правдивости сказанного, он снова доверху наполнил стаканы. Сергей, чувствуя, как у него стали каменеть и отказывать конечности, попытался протестовать, но Душан, перегнувшись через колченогий стол, прямо в лицо с обидой спросил:

«Обидеть хочешь?»

Против такого аргумента спорить было бессмысленно и он благоразумно прекратил слабое сопротивление. Легкомысленно отдав себя во власть неуправляемой стихии.

Перед тем, как взяться за стакан, обратил внимание на висящую на стене фотографию, где в светлой военной форме, наутюженный, наглаженный, со множеством наград, в полный рост был изображен его гостеприимный друг, товарищ, а сейчас, когда еще стакан выпьет, то и брат.

— А! Это? — не-то утвердительно, не-то вопросительно хмыкнул Душан, потом приосанившись, со значением произнес. — Это я, перед окончанием службы в парадной форме. Со всеми, согласно параграфа устава, регалиями. Как не крути, а пятнадцать лет своей жизни армия у меня забрала. Не жалею ни грамма. На службе Франции, я честно заслужил право быть ее гражданином. Все без обмана… Вот паспорт… Смотри и завидуй? Все написано.

Он протянул новенький паспорт гражданина Французской Республики и не дожидаясь гостя, махнул содержание стакана в рот. После, насыпав в жменю очередную порцию орехов, аппетитно захрустел ими и расслаблено откинулся на спинку жалобно заскрипевшего стула.

— Да, мечтал я об этой бумаженции. Хотел стать именно французом. Денег поднакопил, хоть сейчас могу бар какой-нибудь или бистро прикупить. То есть, живи и радуйся…

Последние слова он произнес грустным тоном. Как раз радости-то, в голосе слышно не было. Налил опять себе из бутылки, которая стояла ближе к нему, посмотрел на молодого собеседника сквозь прозрачную, янтарную жидкость и вполне трезвым голосом произнес:

— Не нравиться мне без армии. Плохо без нее. Порядка нет. Смысла в жизни нет. Я вот, только пью… ем… оправляюсь. Что еще? Телевизор смотрю, — он грустно продолжил. — Не хватает мне размеренности, отвык я от праздной жизни. Ты только не подумай, что я раскис — и вниз… Или жалуюсь тебе. Нет… Ладно, друже, давай лучше выпьем… Выпьем за то, чтобы иметь смысл и понимать, для чего кто-то затеял, эту глупую и быстропроходящую забаву с названием жизнь.