Яков Рыкачев - Коллекция геолога Картье

Барзак постоял с полминуты, ошеломленно глядя вслед умчавшемуся грузовику, затем сел в поравнявшийся с ним «ситроен».

— И что у вас за манера вмешиваться не в свое дело! — ворчливо заметил Стамп. — Этак я, чего доброго, не довезу вас живым до Эль-Гиара. Да и чего вы хотите? Не разводить же нежности с этой арабской рванью…

Барзак не ответил. Когда машина, выехав на широкое шоссе, нагнала, а затем и объехала грузовик, легионеры, согласно скандируя, прокричали вслед оскорбительное ругательство.

— Вот и все, чего вы добились своим рыцарским вмешательством, — насмешливо сказал Стамп.

— Что же, это немало, — неожиданно отозвался пожилой врач. — Заслужить ненависть негодяев — честь для порядочного человека.

Стамп, сидевший с Барзаком впереди, обернулся и с презрительным любопытством оглядел врача. В машине снова воцарилось молчание. Дальнейший путь проходил без всяких приключений. Наконец машина подкатила к высокой ограде из колючей проволоки, и водитель возгласил:

— Эль-Гиар!

Входные ворота лагеря представляли собой две огромные деревянные рамы, перетянутые колючей проволокой. Возле ворот стояло несколько здоровенных парашютистов в черных беретах, с автоматами за спиной. Стамп подошел к ним и внушительно сказал:

— Доложите коменданту: от генерала Жаккара, по срочному делу!

Тотчас один из парашютистов, сняв засов, приоткрыл ворота и побежал внутрь обширного двора, заставленного низкими, одноэтажными строениями, крытыми шифером. Через несколько минут к воротам подошел офицер-парашютист в чине лейтенанта, лет тридцати, с хмурым, заспанным грязно-серым лицом и красноватыми подглазными мешками.

— Вам чего? — обратился он к Стампу. — Я помощник коменданта.

— От генерала Жаккара — коменданту! — и Стамп протянул лейтенанту письмо, не выпуская его, однако, из рук.

— Давайте сюда, я передам.

— Нет, — отрезал Стамп. — Только лично, таково приказание генерала!

— Ладно, проходите… — Лейтенант кивнул парашютистам. — Пропустить!

— Со мной адвокат и врач, — не двигаясь с места, сказал Стамп.

— Ну и что? Пусть ждут.

— Они должны пройти со мной! — властно сказал Стамп. — Генерал предоставил мне…

Стамп еще не кончил фразы, как лейтенант открыл створку ворот: видимо, особым, профессиональным чутьем он сразу признал в Стампе своего и проникся к нему доверием.

— Ладно, пусть проходят! А этот ваш, четвертый?

— Останется в машине.

— Эй! — крикнул лейтенант водителю. — Отъезжай от ограды на двести метров, здесь стоять не положено!..

Комендант оказался приветливым, болтливым, краснорожим толстяком с заплывшими глазками, на редкость малого роста; на его крупной лысой голове с трудом держался голубой беретик, он то и дело соскальзывал и повисал на крохотном ухе; необычно длинный, узкий, безгубый рот коменданта был уставлен множеством мелких зубов; стоило коменданту заговорить, как они начинали шататься во все стороны и, казалось, приходили в беспорядочное движение.

— О! — воскликнул он, взяв в руки письмо. — От генерала Жаккара! Какая честь для меня, какая великая честь! Что? Что? Картье? Да разве он еще не подох? — Комендант повернулся к своему помощнику. — Жубер, милый человек, разве Картье не подох?

— В бункере с прошлой недели.

— То-то его наглая физиономия давно не попадалась мне на глаза! А я-то думал, что подох. А вам он зачем, приятели? — обратился он к Стампу и его спутникам. — Генералу — зачем?

— Государственное дело, — таинственно произнес Стамп.

— А-а! — уважительно протянул комендант и ребром ладони резанул себя по горлу. — Это самое? Давно бы так! Это же сущий дьявол, он мне тут всех мусульман с толку сбил, никакого с ними сладу нет! Уж чего мы с ним только ни делали: и босым по битому стеклу гоняли, и по три дня пить-есть не давали, и на полуденном солнце прижаривали, да еще в кандалах и наручниках, — а ему хоть бы что! Чуть отойдет — и опять за свое! Поверите ли, целые митинги в бараках устраивает, а заключенные, ясное дело, уши развешивают… Верно я говорю, Жубер, милый человек?

— Верно, комендант.

— То-то и оно, что верно! — ликующим голосом воскликнул комендант, ухватил повисший на ухе берет и пришлепнул его к голове. — И что же вы думаете, эти грязные арабы души в нем не чают! А это верно, Жубер? Нет, ты скажи, скажи!..

— Верно, комендант, — хмуро отозвался скупой на слова помощник. — В бункер пришлось его силой брать, не давали. Ну, троих пристрелили, только тогда…

— Вот именно — только тогда! Теперь понимаете, господа, что за птица этот Картье? — Он снова повернулся к помощнику. — А ты точно знаешь, что он не сдох?

— Вчера был живой.

— А ну, Жубер, будь другом, сбегай-ка в бункер, погляди! А то, может, мы зря добрым людям голову морочим…

Помощник удалился, а комендант без роздыха продолжал болтать. Барзак сидел бледный как мел, он неотрывно глядел на кривляющегося коменданта и страстно мечтал: он мечтал о счастье пристрелить этого палача, как бешеного пса, сунуть эту жирную шею под нож гильотины, набросить на нее висельную петлю. Самая страстность, картинность этих переживаний помогала ему сдерживать себя, отвлекала его от мыслей от Картье, которые, дай он им волю, могли бы толкнуть его сейчас на любой безрассудный поступок.

— И что же вы думаете, добрые люди? Шум, шум — вот наш якорь спасения! Прислушайтесь — и сюда доносится этот адский шум! В каждом бараке установлены у нас по два громкоговорителя, они орут с утра и до ночи! Что же именно орут они, позвольте спросить? Ха-ха-ха! Они забивают этой арабской сволочи в башку наши военные марши и песни! Они не дают им ни отдыху, ни сроку! За один только месяц мы отправили в сумасшедший дом пятерых. А за порчу громкоговорителя — изволь, получай пулю в лоб! Так-то-с, дорогие гости!.. А-а, Жубер, мил-человек, что скажешь?

— Живой.

— Кто живой? — будто удивился комендант.

— Картье.

— Фу ты, а я и забыл о нем! Так живой, говоришь? Ну и тащил бы его сюда, сдали бы с рук на руки добрым людям!..

— Он не стоит на ногах.

— Ах ты, бог мой! На ногах не стоит, какие нежности! А ты бы…

Барзак вскочил со стула и шагнул к коменданту.

— Послушайте, вы! Вам известно, что такое субординация?

— Это как так?.. — опешил комендант.

Барзак схватил письмо генерала Жаккара, лежавшее на столе, и сунул под самый нос коменданта.

— Что это такое?

— Пи… письмо.

— Это не письмо, уважаемый, — заорал Барзак, — а приказ, прямой приказ вашего высшего начальника, и вы обязаны принять его к неуклонному исполнению! С момента получения этого приказа вы, черт возьми, своей головой отвечаете за жизнь бывшего заключенного Анри Батиста Картье! Поняли, своей головой!