Виталий Мелентьев - Одни сутки войны

Командующий фронтом доложил в Москву, что хотя захваченный плацдарм и невелик, но очень перспективен. Он подчеркнул, что операция прошла строго по плану и с незначительными потерями, но противнику нанесен серьезный урон и, главное, сорвана его наступательная операция.

Все занялись своими неотложными делами и только майор Лебедев все чаще и чаще вспоминал курносенький профиль телефонистки.

Августовская ночь роняла беззвучные звезды, и они, скатываясь по темной глади, вызывали смутное ощущение тревоги и жалости о чем-то утраченном.

Впереди зарницами перекатывались всполохи артиллерийской дуэли; вспышки выстрелов казались светлее и яростнее, чем отсветы разорвавшихся снарядов.

Слева метались столбы прожекторов, расцветала россыпь ярко-алых, с синеватым подсветом, разрывов зенитных снарядов — шел авиационный налет.

После удачного, но все-таки вялого советского наступления войска обеих сторон на этом участке фронта приостановились. Сплошной линии обороны еще не существовало, хотя немцы сумели зацепиться на заранее подготовленных пленными и согнанными местными жителями укреплениях. Правда, их не успели окончить строительством и потому вместо сплошных траншей противник довольствовался огневой связью отдельных опорных пунктов, промежутки между которыми перекрывались патрулями и минными полями.

Войска обеих сторон принимали пополнение людьми и техникой, подвозили боеприпасы и горючее, рыли траншеи и ходы сообщения.

В Н-ской армии тоже наступило относительное затишье, хотя молодежь иногда проверяли в бою: стрелковые дивизии еще вели короткие бои-схватки с противником, отвоевывая высотки, деревеньки, перерезая дороги. Пехоту поддерживали танкисты.

Вся эта не входящая в сводки Совинформбюро боевая деятельность требовала постоянного напряжения сил, расхода боеприпасов и, к сожалению, крови: фронтовые ППГ — полевые подвижные госпитали почти пустовали, но в медсанбатах и армейских госпиталях работы хватало…

Доставалось и разведчикам. От них, пожалуй, требовали даже излишне много: постоянно уточнять зыбкий передний край обороны противника, следить за сменой его частей и подразделений, что, в сущности, являлось обыденной работой, но еще и беспокоиться о предстоящем, как всем казалось, неминуемом наступлении. Никому не верилось, что армии придется закрепиться на достигнутых рубежах. Хотелось идти вперед, пусть с кровью, со смертью, но все-таки вперед.

Разведка на предстоящее наступление требовала дополнительных сил и средств. Между тем они поубавились в период проведения предыдущего удара и в ходе сегодняшней боевой деятельности. Вот почему майор Лебедев был не то что не доволен, а озабочен новым приказом командующего: организовать прощупывание дальних тылов противника, определить возможные пути продвижения крупных механизированных колонн в обход опорных пунктов к областному центру, который пока еще в далеком тылу врага, а главное, уточнить резервы врага.

Задание предусматривало посылку в тыл квалифицированных, всесторонне подготовленных офицеров. А где таких набрать? Хороших специалистов, дельных и смелых офицеров, конечно, много. Но ведь нужен человек, владеющий не только несколькими военными специальностями, но и данными и опытом разведчика. Лебедев мысленно перебирал офицеров полковой и дивизионной разведок в с грустью понимал, что нужных ему универсалов среди них мало. Впрочем, некоторых на время отсутствия могут заменить их помощники — сержанты, а других и не заменить: им, опытным, достались только что пополненные молодежью взводы и они еще должны сделать из них настоящих разведчиков.

Всего требовалось послать в тыл три-четыре группы. Руководителей двух Лебедев мысленно определил, для третьей годились две кандидатуры, а вот для четвертой… для четвертой оставался только младший лейтенант Андрей Матюхин.

Младшим лейтенантом Матюхин стал в госпитале, куда попал после предыдущей разведки. Он слегка прихрамывал, точнее, не прихрамывал, а, как бы не веря в свою раненую ногу, более осторожно ставил ее на землю. Из-за ранения в грудь врачи собирались комиссовать Матюхина, перевести в нестроевые, но Андрей попросил дать ему еще некоторое время на лечение. По ночам он уходил за госпитальные палатки — ползал, бегал, прыгал, кувыркался. Дней через десять пришел к лечащему врачу и сказал:

— Проверился. Воевать могу. Можете комиссовать, можете не комиссовать, а на передовой буду.

Так он вернулся в свою разведывательную роту и стал командиром того самого взвода, в котором когда-то служил рядовым и где заработал право на присвоение офицерского звания.

Майор Лебедев оберегал Матюхина, следил, чтобы его взводу не давали пока серьезных заданий. Но сейчас, кажется, пришло и его время…

Майор постоял у своей избы, отметил, что артиллерийская дуэль уже окончилась, а бомбежка, видимо, дала немного — зарево казалось тусклым, значит, пожар разгорелся невеликий.

Как и каждому разведчику, майору нечасто приходилось спать полную ночь. А в этот поздний и почему-то тревожный августовский вечер спать и вовсе не хотелось. Конечно, можно было бы засесть в душной избе, засветить стеариновую плошку и углубиться в чтение специальной литературы, которую щедро подбрасывали из тыла, можно было и просто поваляться на постели, но духота… Окна раскрыть нельзя — светомаскировка… Бездельничать же майор не умел. Его крепкое, тренированное тело требовало усилий, движения, а мозг уже работал на будущую разведку.

Служебный «виллис» стоял за избой, слабо поблескивая стеклами и рано выпавшей росой. Шофер спал на брошенной возле хлева телеге, и майор не стал его будить, сел в машину, вынул второй ключ зажигания, завел двигатель и тихонько, будто на ощупь, выехал со двора. Шофер так и не проснулся.

За околицей Лебедев опустил на капот ветровое стекло — так удобнее следить за серой проселочной дорогой — и поехал в дивизию, чтобы поговорить с младшим лейтенантом Матюхиным. Наученный горьким опытом, он старался не вызывать к себе людей, а бывал у них. Преимущественно в темноте — надежнее маскировка.

Дорога вилась между полегших, кое-где тронутых оспинами разрывов и исполосованных гусеницами и колесами хлебов, затаенно-темных перелесков, в которых тревожно угадывались белые стволы берез. Это мелькание белых, странно-неживых стволов настораживало, подстегивало нервы, и майор, сам того не замечая, передвинул кобуру с трофейным вальтером на живот и чуть прибавил скорость. Узкие лезвия света, вырываясь из-под надетых на фары светомаскировочных коробок, скользили по бархатисто-серому проселку, не трогая ни хлебов, ни леса, ни разбитых войной, горестно накренившихся ферм и овинов.