Луи Буссенар - Из Парижа в Бразилию по суше

— Черт побери, — прервал Жака Жюльен, — но это — единственно возможный способ обогатить наших славных канадцев так, чтобы они даже не заподозрили ничего. Ребята как надо распорядятся своим состоянием.

Жак снова уткнулся в письмо:

— «Мы ни о чем таком и не помышляли, — ответил я месье Алексею. — Поскольку скоро наступит на полгода мертвый сезон, когда из-за холодов работы на прииске будут приостановлены, я прошу вас разрешить нам втроем отправиться на это время в деревенский домишко месье Арно. В Бразилии будет потеплее, ну а солнечного удара мы не боимся.

— Что ж, поезжайте! — ответил патрон, смеясь, что с ним бывает нечасто.

— А затем, — продолжил я, — если дела и впредь пойдут хорошо и принесут крупную прибыль, вы оплатите одному из нас путешествие во Францию, и мы — в расчете. Это такая радость — ступить на землю своих предков!

— Перро, — заявил мне тогда месье Алексей твердым тоном, не допускающим возражений, — мы оставим рудник с первыми холодами и все вчетвером отправимся в Бразилию. Месье де Клене, месье Арно и я сами определим причитающуюся вам долю, и в этом случае вы уже, надеюсь, не станете возражать: ведь эти господа — такие же ваши друзья, как и мои.

И я пообещал ему принять любые предложенные нам условия: поступить по-другому было бы просто невежливо.

Вот таковы наши дела.

Должен сказать, что, продолжая работать, как и раньше, мы с нетерпением ожидаем первых заморозков — с настоящим белым снегом. И тогда — в дорогу, в солнечный край!

В ожидании этого счастливого дня, когда мы отправимся наконец в путь, позвольте, месье, вашему старому слуге, как и его двум братьям, Эсташу и Малышу Андре, выразить вам самые искренние, самые почтительные и дружеские чувства, испытываемые нами по отношению к вам обоим.

Карибу, 28 сентября 1879 года».

— Тысяча чертей! — воскликнул Жак. — Но сейчас уже двенадцатое ноября… Там, наверное, собачий холод… И не исключено, что они давно погрузились на пароход и прибудут в Жаккари-Мирим раньше нас.

— Вполне вероятно, так оно и будет, — согласился Жюльен. — Им ведь не приходится, как нам, избегать водной стихии.

— Знаешь что, Жюльен…

— Да?

— Вернемся-ка в Гуаякиль и сядем на корабль!

— И долго ты думал об этом?.. Поздно, дружище! Мы должны прибыть в пункт назначения по суше… Ты же сам этого хотел — преисполнившись, прямо скажем, героическими намерениями!

— Но, повторяю, они могут прибыть туда раньше, чем мы!

— Не велика беда!.. Гостеприимность тамошних жителей вошла в поговорку… И, поверь, управляющий поместьем встретит их как нельзя лучше: они же — друзья его будущего хозяина. Так что успокойся — и в дорогу, в Перу!

Нелегкий путь до Ламбеке. — Сорок пять лье по железной дороге. — Разговорчивый попутчик. — Воспоминание о капитане Бобе и полковнике Батлере. — Высадка пассажиров. — Английская семья. — Милорд среди тюков. — Амфитрита [603] Амфитрита — в древнегреческой мифологии — богиня морей, жена бога морей Посейдона. в бочке. — В Трухильо. — Средневековый облик. — Монахи. — Западня. — В городской тюрьме. — Глава окружной полиции. — Жак и Жюльен в роли американцев.

Двадцать второго ноября 1879 года, спустя десять дней после их отбытия из Гуаякиля, Жак и Жюльен оказались на набережной Салаверри, нового порта вблизи перуанского города Трухильо, выстроенного взамен порта Уанчаго, заброшенного в конце концов из-за многочисленных аварий и поломок судов, обусловленных яростным морским ветром, особо опасным, когда в гавани полным-полно подводных скал.

В пути им, прямо скажем, пришлось нелегко. До Тумбеса, на эквадорско-перуанской границе, они передвигались по ужасным дорогам, извивавшимся вдоль берега Тихого океана, а дальше и вовсе шли по бездорожью, отчего, впрочем, друзьям не стало труднее.

Пустыню с рассеянными по ней скалами, через которую пролегал теперь их путь, перерезали многочисленные реки, пересыхавшие летом и превращавшиеся в бурные потоки в сезон дождей, так что путнику там всегда грозит опасность или погибнуть от жажды, или утонуть в водной стремнине.

Далее небольшой отряд миновал мало чем примечательный городок Тура, перешел, не сделав привала, еще через одну пустыню — Сечуру и, наконец, после долгих мытарств, прибыл в Ламбеке, где берет начало железная дорога, ведущая в Трухильо, воспринимаемая путешественниками, изнуренными переходом по безлюдным местам, как подлинное чудо и соединяющая между собой два столь разнящихся друг от друга мира: скудную пустыню, где человек ощущает себя безмерно одиноким, и шумные города со всеми достижениями современной цивилизации, выросшие чуть ли не в одночасье, словно грибы, во многих точках Южноамериканского континента.

Преодолев пятьсот километров, отделявшие Гуаякиль от Ламбеке, французы отпустили погонщика мулов и пастухов. Поскольку они несли службу исключительно добросовестно, Жюльен, как всегда великодушный, щедро оплатил их труд и разделил между ними мулов.

Деньги и животные составили для этих славных ребят целое богатство, и они, отправляясь в обратный путь, в Кито, от всего сердца славили своих благодетелей. Ну а друзья в сопровождении гида, метиса Эстебана, сели спустя некоторое время в поезд, доставивший их с грехом пополам в Салаверри. Путешественникам, пресытившимся головокружительными подъемами и спусками в пустынных горах, где присутствие человека и его верного мула представляется лишенным всякого смысла, небольшая, протяженностью в сорок пять лье, поездка по едва достроенной перуанской железной дороге доставила неописуемое удовольствие.

Друзья заранее планировали остановиться на два дня в Салаверри, всего в двух километрах от Трухильо, расположившись лагерем на берегу реки Рио-Моче, в долине Чилу, и воспользовавшись свободным временем, чтобы раздобыть лошадей, на которых они намеревались проделать еще восемьдесят лье в том же, южном, направлении до самого Гуачо, откуда им предстояло проехать по железной дороге через Лиму в Ику. Однако в пути, уступив настойчивым советам и просьбам своего спутника, соседа по купе, они отказались от первоначального замысла. Вообще-то, относясь сдержанно к новым знакомствам, парижане не устояли перед радушием и сердечностью путешественника, предложившего себя в полное распоряжение французов.

Их попутчик учился в Париже, превосходно говорил по-французски и, похоже, принадлежал к знати, хотя и был слишком уж обвешан драгоценностями, следуя привычке, столь милой сердцу испано-американцев, и обладал, как и они, естественной склонностью к болтовне. Кроме того, он, судя по всему, довольно хорошо знал этот край и, неустанно восхваляя его сказочно прекрасные ландшафты и достопримечательности, недвусмысленно давал понять, что друзья могут воспользоваться его гостеприимством, и они согласились не отвергать услуг бойкого приятеля.