Олег Голиков - Рассказы

русскоязычного эпоса последних десятилетий является Саша Башлачёв. Невероятный

надрыв, самобичевание и благость, присущая русскому славянству, проживающему на

уже неизвестно какой территории, в песнях Башлачёва получили новую эмоциональную

составляющую – метафизическую обречённость. Теперь уже сложно разобраться в

причинах, заставивших 28-летнего поэта шагнуть из окна высотного дома, но одно

очевидно – он шёл к этому трагическому взлёту сквозь грозный строй своих песен, то

приближаясь, то удаляясь, но никогда не меняя направления. Отмеченный смертью всегда

предчувствует свою участь, особенно в молодом возрасте. Может быть «любимцы богов

умирают молодыми», но нам, живущим в это так сложно поверить, а смириться и вовсе

невозможно.

Творчество Башлачёва подразумевает очень «короткое» знакомство со слушателем,

буквально на расстоянии дыхания. Иначе вся притягательная магия может

восприниматься просто как рок-н-ролльный интеллигибельный порыв в его

классическом понимании. Но здесь нечто гораздо большее – пропуская башлачёвскую

песню-крик через себя, мы точно понимаем, что всё здесь правда от начала и до конца, но

правда ужасная, неотвратимая как сама смерть. И всё это кошмарное богатство так крепко

обрамлено невероятным по силе русским языком, что невольно становится страшно от

предчувствия какого-то неминуемого превращения вычурного хоровода исконно русских

образов в кафкианскую реальность безнадёжности.

В Башлачёве, при всём его личном обаянии, изначально царила тёмная сила небытия,

которая превращала каждый его новый опус в леденящий душу крик славянского назгула

над пустотой бытия, в котором мы существуем. Только смерть могла так чётко расставить

акценты, так выразительно расписать образы в страшную хохлому, сквозь которую уже

проступал провал окна, куда, ужаснувшись самого себя, шагнул Александр Башлачёв. В

чём-то его творчество и его судьба схожи с гоголевским гротескно-кошмарным

коловращением. Но как бы там ни было, все тайны его внезапного полёта над бездной

остались неразгаданными, и снова здесь видится рука истинного мастера маскировки –

смерти.

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО ОЛЕГА ЯНКОВСКОГО

Истинно мудрые люди почти всегда озарены неким неземным светом, лучащимся в их

глазах, жестах и фразах. А если они ещё и талантливы – то этот свет усиливается

многократно.

Олег Янковский – мощное явление в нашем кинематографе, которое подобно творчеству

Достоевского, рассекшем в своё время на две условные половины всю русскую

литературу – на «до» и «после». Так случилось и в кинематографии – «до Янковского» не

было в наших кинолентах героя, способно одинаково блестяще сыграть тонкого

философа Мюнхгаузена, злого умного Дракона и выпивающего токаря в фильме

«Влюблён по собственному желанию». И дело даже не в многогранности перевоплощения

– хитроумный Янковский легко узнаваем в любой роли. Его озорно-лукавый взгляд с

лёгким прищуром даже в образе страшного Дракона даже самым непроницательным

зрителям выдаёт истинно светлую личность этого великого актёра.

Любая роль Олега Ивановича – это погружение в серьёзные философские размышления,

будь то бытовая философия сорокалетнего неудачника в «Полётах во сне и наяву», или же

захватывающие дух глубины фраз в «Обыкновенном Чуде» и в «Бароне Мюнхгаузене».

Сегодня сложно назвать его знаковую роль, хотя сам актёр всегда отдавал предпочтение

своему слегка сумасбродному Барону. Ведь это именно он подарил нам не просто лишний

день календаря в своих вычислениях, а целый мир, пронизанный добрым умным юмором

в исполнении самых блестящих актёров современности. Мужественное поведение Олега

Ивановича в последние месяцы жизни, его нежелание выносить собственную трагедию на

люди вызывают глубокое уважение, и думается, что сама смерть в этот раз исполнила

свой долг с большой неохотой. Но не зря Волшебник в «Обыкновенном чуде» заявляет:

«Я бессмертен…» - для живущих нет умершего Олега Янковского, а есть

философствующий озорной Мюнхгаузен, говорящий даже в самые трудные минуты

жизни наперекор всемогуществу и ужасу смерти: «Улыбайтесь, господа!..»

Олег Янковский, по моему мнению, один из немногих публичных людей, который,

благодаря своей позитивной жизненной силе, в совершенстве освоил нелёгкое искусство

умирания. Благодаря силе его обаяния, ума и таланта, смерть никогда не сможет

превратить мягкий и мудрый свет его образа в чёрную дыру небытия.

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

НАД ПРОПАСТЬЮ ВО РЖИ

«Кто хоть раз стоял на краю,

тот знает, как там холодно и одиноко…»

Джером Сэлинджер в своём проникновенном романе простыми словами рассказал

довольно прозаичную и одновременно величественную историю человеческого

одиночества, которое при всех многовековых попытках пропаганды христианских и

семейных ценностей гордо стоит на краю бездонной пропасти, именуемой смертью.

Главный герой романа Холден Колфилд – это не просто строптивый подросток с

повышенной эмоциональной реакцией на внешний мир, это собирательный образ именно

того ребёнка, который живёт в каждой душе, с которым человек рождается, осознаёт себя

и умирает.

Читая это произведение, наяву ощущаешь тот пронзительный холод, пробирающийся с

поверхности замёрших прудов Центрального парка в самоё нутро, от которого

действительно хочется плакать, словно только сейчас ты прочувствовал до конца, что стал

взрослым. И это ощущение время от времени свойственно любому возрасту, вне

зависимости от вероисповедания и материального благосостояния. Селинджеру удалось

каким-то мистическим образом собрать квинтэссенцию перманентной тоски по так

быстро ушедшему детству и заковать её в хрустальный бокал вселенского одиночества.

Такое удавалась за всю историю литературы лишь единожды великому мистификатору

Андерсену, поэтому неприкаянный бродяга Холден иногда невольно напоминает

маленького Кая, собирающего во дворце Снежной Королевы слово «Вечность» из

замёрзших слёз жизнелюбивой Герды.

Чтобы по достоинству оценить этот удивительный роман, не надо быть философом или

писателем – весь фокус в том, что действия-то на самом деле никакого нет, есть только

некое движение образов, наподобие перемещения теней в пещере Платона, и очень

акцентированное чувство покинутости и ощущение умирания чего-то хорошего,