Олег Голиков - Крымский Джокер

Не случалось ещё на этом свете истории более нелепой и странной, чем та, что ещё лежит в моей памяти. И теперь, спустя несколько лет, восстанавливая все события, я и сам до конца не могу поверить, что это всё происходило на самом деле. Но со стены спальни моего дома на меня смотрят фотографии некоторых участников этих безумных дней и ночей, которые и удерживают меня от полного забвения своих воспоминаний.

…Как-то грустно было у него на душе. Наступила осень. И пора уже было подумать о том, как проводить долгие зимние вечера. Но большого разнообразия не предвиделось.

Да и не ждал он давно никаких перемен. И даже не желал их. Книги, фильмы и скука заполняли его жизнь. Всё реже и реже стал он бегать по утрам по старой дамбе. Регулярные спокойные выпивки оставляли после себя лишь ноющую боль в печени и сумбур в голове.

Необременительные обязанности мелкого предпринимателя монотонно приносили небольшой доход, который позволял содержать скромную машину, вовремя платить за телефон и за учёбу сына.

Младший его сын второй год учился в Таврическом университете на переводчика английского языка. Старший же служил в армии где-то под Харьковом, и жена раз в три месяца ездила к нему. Так всё и катилось само собой.

Не хватало в этой неплохой спокойной жизни только одного — приятных неожиданностей. Или просто неожиданностей. Ну, конечно, без совсем уж яркого отрицательного окраса. Нет, — случались, конечно, какие-то мелкие житейские неурядицы. Частенько, после буйных крымских ветров, протекала крыша гаража. Раз в два-три года ломалась стиральная машинка. Без особой вредности, но с упрямым постоянством, капризничала старенькая иномарка. Но это всё было известно и неинтересно. Крышу он накрывал рубероидом. Машинку вёз в ремонт. И всё быстро становилось на свои места.

«Как будто всё так было и будет вечно…», — подумал он, сидя на кухне поздним вечером.

Откусив слишком большой кусок от яблока, он поперхнулся. Пришлось разделить его во рту на две части. Одну он достал рукой и стал рассматривать, а вторую медленно пережёвывал, с наслаждением ощущая, как ему в нёбо прыскает сладкий сок. Потом долго смотрел на оставшийся кусочек. Есть его уже не хотелось. Он быстро швырнул остатки яблока в ведро и поднялся.

Не понимая, зачем он вообще стал грызть это яблоко, Володя Костров вышел из кухни, прошёл в спальню и лёг. Жена давно уже спала.

Прожив с Алёной двадцать лет, он всё ещё с нежностью относился к ней. Близость между ними теперь была редка, но они всегда прекрасно понимали друг друга. Он протянул руку, чтобы погладить её по щеке.

— Давай-ка поспим ещё часиков шесть, — пробормотала Алёна во сне.

— Угу, — прошептал он и с наслаждением залез под одеяло. Одеяло уже лет десять было у каждого своё. А когда-то, вдруг вспомнил он, устраиваясь поудобнее, как было классно, свернувшись ложками после весёлого изобретательного секса спать вдвоём под стареньким стеганым одеяльцем.

Когда-то… Воспоминания уже давно не тревожили его, хотя он, как и все мужчины среднего возраста помнил всех своих немногочисленных женщин. Он помнил и любил всех своих университетских друзей, разъехавшихся теперь по разным городам и странам. Он в мельчайших подробностях мог припомнить и свою службу в армии, и свою учёбу в университете. Частенько в его сновидениях возникала рабочая общага — малосемейка, где Володя прожил с женой и двумя детьми около пяти лет в маленькой комнатушке в конце грязного коридора. Иногда всплывали в памяти первые упражнения на турнике своих пацанов. Первый шах, поставленный ему младшим сыном.… Да мало ли было чего в его жизни! Многое застряло в голове и не стиралось ни временем, ни лёгкими запоями. И, конечно же, эта кличка «Толстый», которая прилепилась к нему на первом курсе. Хотя и весил он тогда не больше шестидесяти пяти…

Но сейчас, пожалуй, прозвище себя немного оправдывало. Нет — о тучности, или о висячем обезьяньем животе речи, слава богу, не шло. Но состояние своей комплекции он сам с грустным юмором определял как «весьма плотный стареющий самец». Да и выглядел сейчас Костров крепко скроенным приземистым мужчиной с крупными чертами лица, на котором юношеской живостью весело поблёскивали карие глаза. Но для старых друзей и знакомых он был Толстый уже больше двадцати лет. Но что самое любопытное, он чётко, во всех деталях, помнил то далёкое похмельное утро, когда впервые слово «толстый» приклеилось к нему навеки…

Володя повернулся на правый бок. Хотелось о чём-то подумать. Даже помечтать. Но как-то всё сводилось к какой-то нереальной сумме денег, хотя неизвестно для чего они были нужны в таком количестве.

«Да гори оно всё огнём…. - последнее, что промелькнуло в голове, — огнём…»

Утро расплывалось в окне серым пятном. Осенняя прохлада бодряще тянула из приоткрытой форточки. После душного лета было приятно ощущать ещё не вполне остывший, но уже резкий воздух с пряным привкусом опавшей листвы. Хотя природа уже миновала бабье лето, до настоящих холодов было ещё далеко. А в Крыму, где Володя Костров жил с самого рождения вот уже тридцать шесть лет, эти холода (если можно называть холодом температуру чуть ниже нуля!) могли и вовсе не наступить.

Но всё же одна несомненная роскошь в жизни Толстого была. Ему не надо было вскакивать по будильнику и, сломя голову, нестись на работу. Вот уже несколько лет в арендованном им небольшом павильончике для торговли видеодисками и кассетами движение клиентуры начиналось с десяти утра. К тому же он мог и просто никуда не поехать. Если был понедельник или день после всеобщего праздника, он так и делал.

Хотя нынешние доходы Толстого были невелики по рыночным меркам, ни о каком расширении своей маленькой кормушки Володя никогда не думал. Капает копеечка — и ладно. Да и жена его, Алёна, тоже неплохо зарабатывала. Хватало впритык, но как-то всё потихоньку устраивалось. Главное — не хлопотно. Любимым изречением Вовы последние лет пять была фраза Экклезиаста: «Лучше горсть в покое, нежели пригоршни в суете и томлении духа». Он прекрасно понимал, что это не более, чем оправдание собственной лени, но ничего не менял. И был ужасно этим доволен.

Сегодня надо было ехать на оптовый склад в областной центр, где Костров покупал новинки видеопродукции. Партии были небольшие, но Володя всегда рассчитывался наличными деньгами, что делало его весьма привлекательным клиентом. За регулярность посещений на складе его по-доброму привечали, и даже иногда угощали зелёным вьетнамским чаем.