Николай Автократов - Тайна профессора Макшеева

— Яценко, проводи граждан в приемную… Вам будет там удобнее, товарищи, — добавил он.

«Приемная» оказалась маленькой комнатой, со столом и двумя скамейками у стен. Окно было наглухо забито досками. Только у самого верха оставалась щель в ладонь шириной. На столе горела керосиновая лампа. Едва Ткеша и Званцев вошли в нее, как дверь за ними была заперта.

— Черт знает, что такое! — воскликнул Ткеша.

— Подождем, — сказал инженер и закурил трубку.

Они сели на лавку и стали ждать. Время шло. Ткеша посмотрел на часы:

— Уже двадцать минут девятого. Почти два часа здесь валандаемся!

Лампа стала гаснуть: в ней выгорел керосин. Ткеша не выдержал: он начал стучать в стену и кричать:

— Эй! Кто там? Товарищ дежурный! Долго вы будете нас здесь держать? Это же безобразие!

Ответа не последовало. Инженер встал, видимо, охваченный беспокойством.

— Что за ерунда! Не могли же они на самом деле уйти, позабыв про нас!

Лампа совсем погасла, и только тлеющий фитиль слабо мерцал в темноте. Через верхнюю щель в окно пробивался свет.

— А ну‑ка, Ткеша, поглядите, что делается снаружи.

Ткеша подвинул стол к окну, забрался на него и заглянул в щель. Окно выходило на улицу. Ветер качал фонарь и ветви деревьев, отчего на дорожке и траве двигались причудливые светлые пятна. В конце дорожки была видна калитка.

— Ну что?

— Так, пустая улица… никого нет… только калитка как будто не та, через которую мы входили.

— Ну, как не та… Эта самая.

— Нет, она как‑то изменилась… Да, вывески нет!

— Что вы сказали? Нет вывески? — В голосе инженера слышалась тревога.

— Нет… наверное, ветром свалило.

— Какой там ветер… Надо скорее отсюда выбираться.

Оба бросились к двери и пытались ее выломать. Но дверь была прочная и не подавалась.

— Попробуем через окно. — Званцев достал свой нож и стал резать им нижнюю доску у края окна. Несмотря на то что сталь глубоко врезалась в дерево, потребовались не малые усилия, чтобы справиться с доской. Наконец низ окна освободился от обшивки. Прошло около часа, прежде чем таким способом удалось оторвать четыре нижние доски и открыть окно. Ткеша, а затем Званцев выскочили наружу. Они побежали тотчас же через террасу в первую комнату. В ней было тихо и пусто. При свете спички инженер увидел, что все осталось в том же порядке, как было при допросе, только телефона на столе больше не было. Ткешино ружье стояло в углу. Инженер бросился к столу — Ткешин студенческий билет лежал в ящике, но его записной книжки и паспорта не оказалось.

Перерыли все ящики стола, книги и бумаги, но тщетно. Ничего не оставалось делать, как только идти на станцию. После долгих блужданий в темноте по неизвестной местности они вышли к пристани, откуда знакомой дорогой, сильно уставшие, добрели до станции. На платформе их встретил встревоженный Другов.

— Что случилось? Где вы были? Что вы там столько времени делали?!

Только сев в поезд, Званцев и Ткеша рассказали об устроенной им ловушке.

— Я уверен, что это были те же лица, которые напали тогда на вас, — сказал Званцев Другову.

— Почему вы так думаете?

— Перчатки… на дежурном были перчатки. Он хотел скрыть обожженную руку. Бороды были несомненно наклеенные. Сторож — левша: он обыскивал Ткешу левой рукой.

— Да, да, так оно и есть, — растерянно закивал профессор. — Но какая у них была цель во всей этой истории?

— Я думаю, что главная их цель — получить мою записную книжку. Но здесь они просчитались. Ничего, кроме адресов и обычных записей, они в ней не найдут. Хуже то, что мы недооценили своих врагов и до сих пор не сообщили обо всем, куда следует.

— Несомненно, — говорил Званцев, — что охотятся за нами агенты иностранных государств; по их упорству и наглости можно судить, как им важно получить материалы опытов. Они поняли их военное значение. Мы должны опасаться всего. Надо прекратить работу дома и вести проектирование под надежной охраной. Завтра же я пойду в наркомат.

Приехав в Москву, профессор распрощался с друзьями и пошел домой. Несмотря на позднее время, дома его дожидалась какая‑то дама. Другов удивился, узнав в ней дочь Макшеева Елену Николаевну.

— Здравствуйте, профессор, — сказала она, поднимаясь ему навстречу. — Простите, что беспокою вас так поздно, но я решила во что бы то ни стало вас дождаться.

— Пожалуйста, пожалуйста… Садитесь… Чем могу служить?

— Видите ли, вчера вечером у меня опять были те два неприятных субъекта, о которых я вам говорила прошлый раз. Они мне показались еще более противными и, признаюсь… испугали меня. Они откуда‑то узнали, что вы у меня были, и вообразили, что я вам передала какие‑то бумаги. Я, конечно, отрицала это… они мне не верили и в конце концов стали грозить… Этот маленький так злобно глядел на меня… у него глаза, как у гадюки. Он говорил, что, если я от них что‑нибудь скрою, мне придется скоро раскаяться в этом… Я прямо перетрусила. Хорошо еще, что они спешили на поезд и скоро ушли.

— Почему вы думаете, что они спешили на поезд?

— Они говорили об этом и все поглядывали на часы. Я так разволновалась, что тотчас поехала к вам.

— И давно вы здесь?

— С шести часов. Они уехали ровно в двадцать минут шестого. Я точно заметила время.

— Не знаю, что вам и посоветовать, — сказал Другов. — Во всяком случае, я очень вам благодарен за сообщение. С этими господами и нам пришлось иметь дело. Не думаю, впрочем, чтобы в городе они были опасны. Держите с нами связь и не волнуйтесь.

Елена Николаевна успокоенная ушла домой.

Добившись приема в Наркомате внутренних дел, Званцев и Другов подробно рассказали всю историю, начиная с таинственной смерти Макшеева, раскрытия шифра, нападения на Пашкевича и кончая вчерашним приключением на озере.

Они также описали наружность каждого из трех неизвестных: белобрысого плюгавенького человека, высокого широкоплечего верзилы–левши и третьего, неизвестного, у которого правая рука должна быть сожжена кислотой.

Следователь по особо важным делам товарищ Ремизов тщательно записал все, что рассказали ему Другов и Званцев. Между прочим, он спросил их:

— Могли бы вы узнать этого, как вы сказали, белобрысого?

— Да, безусловно, хотя и видели его только мельком. У него чрезвычайно характерное лицо.

— Кто еще, кроме вас, видел его лицо?

— Дочь профессора Макшеева, Елена Николаевна. Она могла наблюдать его два раза и подолгу. Она видела этого блондина и еще одного, того, у которого, как мы полагаем, сожжена кислотой рука. Она их видела совсем недавно…

— Прекрасно, с ней надо будет побеседовать… — Вы, кажется, сказали, товарищ Званцев, что у вас они похитили паспорт? Подали ли вы заявление в милицию?