Александр Дюма - Предводитель волков

Едва Тибо договорил, как конь барона Рауля споткнулся, всадник вылетел из седла и откатился на десять шагов.

Увидев, какая неприятность произошла с драчливым молодым сеньором, за несколько секунд до того наградившим его ударом хлыста, от которого еще вздрагивали плечи Тибо, этот последний со всех ног побежал взглянуть на сеньора Рауля де Вопарфона.

Неподвижное тело лежало поперек дороги, рядом с фыркающей лошадью.

Тибо оно показалось не тем, что проехало мимо пять минут назад и стегнуло его плеткой, и это было самым удивительным.

Во-первых, одежда на этом теле была крестьянская, а не дворянская.

Кроме того, Тибо показалось, что эта самая одежда только что была на нем самом.

Его изумление продолжало возрастать и дошло до предела, когда он заметил, что не только одежда, но и голова, венчавшая это совершенно бесчувственное тело, прежде принадлежала ему, Тибо.

Естественно, удивленный башмачник перевел глаза со своего двойника на себя самого и обнаружил, что его костюм претерпел существенные изменения.

Его ноги вместо башмаков с гетрами оказались обутыми в пару изящных высоких французских сапог, мягких, словно шелковые чулки, собранных на подъеме и украшенных тонкими серебряными шпорами.

Его кюлоты были не из плиса, но из самой лучшей темно-коричневой замши, какую только можно найти, и подвязки стягивались маленькими золотыми пряжками.

Его оливкового цвета редингот грубого сукна из Лувье превратился в изысканный зеленый охотничий костюм с золотыми бранденбурами, под которым виднелся тонкий белый пикейный жилет, а между его отворотами, поверх искусно плиссированной рубашки, струился батистовый галстук.

Даже его мужицкая шапка превратилась в элегантную треуголку, украшенную галуном, таким же самым, из какого были сделаны бранденбуры на рединготе.

Кроме того, вместо длинной палки (так мастеровые называют свое боевое оружие), которую минуту назад Тибо держал в руке то ли для опоры, то ли для защиты, он помахивал легким хлыстом и, слушая его свист, испытывал истинно аристократическое наслаждение.

Наконец, тонкую талию нового тела стягивал пояс, на котором висел длинный охотничий нож — нечто среднее между прямым тесаком и мечом.

Тибо рад был чувствовать на себе такой изысканный костюм, и естественное в подобных обстоятельствах кокетство вызвало у него желание немедленно увидеть, к лицу ли ему этот костюм.

Но где он мог посмотреть на себя среди ночи, темной, словно нутро печи?

Оглядевшись, Тибо понял, что стоит в десяти шагах от собственной хижины.

— Ах, черт возьми, нет ничего проще, — сказал он. — Разве у меня нет зеркала?

И Тибо кинулся бежать к дому, собираясь, подобно Нарциссу, насладиться собственной красотой.

Но дверь хижины оказалась запертой.

Напрасно Тибо искал ключ.

В его карманах были лишь туго набитый кошелек, коробочка ароматных пастилок и маленький перочинный ножик с золотой, отделанной перламутром рукояткой.

Куда он мог деть ключ от своей двери?

В его голове сверкнула догадка: ключ мог лежать в кармане у другого Тибо, того, что остался лежать на дороге.

Вернувшись, он порылся в кармане штанов двойника и извлек оттуда ключ вместе с несколькими двойными су.

Тибо взял грубое орудие кончиками пальцев и вернулся к своей двери.

Однако в доме было еще темнее, чем снаружи.

Тибо ощупью нашел огниво, трут и кремень и стал высекать огонь.

Через несколько секунд воткнутый в пустую бутылку огарок уже освещал комнату.

Но, зажигая свечу, Тибо не мог не коснуться ее пальцами.

— Фу! — сказал он. — Что за свиньи эти крестьяне! Как могут они жить в такой грязи!

Впрочем, свечка горела, а это было самым главным.

Тибо снял со стены зеркало, поднес его к свечке и посмотрел на себя.

Едва встретившись взглядом со своим отражением, он изумленно вскрикнул.

Это был не он; вернее, его душа была в чужом теле.

Его дух вселился в тело красивого молодого человека двадцати пяти-двадцати шести лет, голубоглазого, со свежими яркими щеками, пурпурными губами, белыми зубами.

Одним словом, это было тело барона Рауля де Вопарфона.

Только теперь Тибо вспомнил о своем желании, вырвавшемся у него в минуту гнева, после того как его ударили хлыстом и сбили с ног.

Он захотел на двадцать четыре часа стать бароном де Вопарфоном, а барон де Вопарфон на тот же срок должен был стать Тибо.

Теперь он понял то, что прежде казалось ему необъяснимым: почему бесчувственное тело, лежавшее посреди дороги, было одето в его платье и имело его лицо.

— Черт! — сказал он. — Надо в этом разобраться: кажется, что я здесь, а на самом деле я там. Примем меры, чтобы за те двадцать четыре часа, на которые я так неосторожно себя покинул, со мной не случилось бы непоправимого несчастья. Ну-ну, умерьте свое отвращение, господин де Вопарфон; перенесем сюда беднягу Тибо и устроим его поудобнее на постели.

И в самом деле, хоть эта работа и оскорбляла аристократические чувства г-на де Вопарфона, Тибо подобрал себя с дороги и на руках отнес в постель.

Уложив себя, Тибо задул свечу, боясь, как бы с ним не случилось беды, пока он лежит без сознания; затем он тщательно запер дверь и спрятал ключ в дупле, как делал всякий раз, когда не хотел носить его с собой.

После этого он поймал коня, схватив его за повод, и сел в седло.

Вначале он слегка беспокоился: Тибо гораздо чаще передвигался пешком, чем верхом, и не был опытным всадником.

Он боялся, что, если лошадь сдвинется с места, он не сможет сохранить равновесие.

Но похоже было на то, что вместе с телом Рауля он унаследовал его навыки: как только умное животное попыталось воспользоваться минутной неловкостью седока и сбросить его, Тибо инстинктивно подобрал поводья, сжал колени, вонзил шпоры в бока коню и два или три раза огрел его хлыстом, призвав непокорного к порядку.

Сам не зная как, Тибо оказался умелым наездником.

Эта победа над лошадью помогла ему осознать свою двойственность.

По внешности он с головы до ног был бароном Раулем де Вопарфоном.

Душой он остался Тибо.

Не было сомнений в том, что в бесчувственном теле Тибо, лежавшем в хижине, дремала душа молодого дворянина, одолжившего ему свое тело.

При этом обмене телами у Тибо осталось весьма смутное представление о том, что он должен был делать.

Он прекрасно знал, что графиня письмом пригласила его в Мон-Гобер.

Но что говорилось в этом письме?

В котором часу его ждали?

Как ему проникнуть в замок?

Это оставалось совершенно неизвестным, следовательно, это предстояло точно выяснить.