Юрий Карчевский - Схватка с чудовищами

— Как вам будет угодно, господин атташе.

О знакомстве с Эйхгольцем и предложении организовать выставку его скульптур Буслаев поставил в известность Москву. Вскоре получил одобрение и предварительное согласие.

В последующем Буслаев не раз бывал у Эйхгольца, каждый раз изобретая убедительный предлог: отбор и фотографирование скульптур, согласование отобранного материала и его описание, обсуждение условий организации выставки, объявление решения Выставкома о ее проведении.

Эйхгольц посвятил Антона в жизнь своей семьи, познакомил с женой — стройной молодящейся шатенкой. Супруга — фрау Шарлотта — сказала, что побывать в России — ее давнишняя мечта. Показала семейный альбом. На одном из фото были изображены ее сестра с мужем-американцем. Буслаев узнал в нем мистера Кейлеба. Но как встретиться с ним лично?

— Вы знаете, я ведь тоже художник. Только моя скульптура, в отличие от той, которую так искусно создает мой муж, — живая. Да. Она дышит, осязает, обоняет и даже способна бегать! — кокетничала госпожа Эйхгольц.

— Вы меня заинтриговали, — произнес Антон.

— Моя скульптура — живой человек, женщина! Я создаю модели одежды. Самые модные платья и костюмы. Многие из них отмечены дипломами международных конкурсов.

— Одеваете живую скульптуру!

— Вот именно! — рассмеялась Шарлотта.

Как-то за обедом Райнер Эйхгольц поделился с родными радостью — в Советской России намерены организовать выставку его произведений, и тогда он и Шарлотта непременно побывают там.

Новость эта всех обрадовала.

Заинтересовался выставкой Кейлеб. Что-то подсказывало ему не упускать случая, идти на контакт с Буслаевым, присмотреться к нему…

Уединившись с Эйхгольцем, он поинтересовался его мнением об этом человеке. Спросил:

— Скажи, Райнер, а не пытается ли этот советский дипломат в ранге атташе влезть в душу? Не проявляет ли излишнего любопытства к нашей семье?

— Да нет, не было ничего такого, — ответил свояк.

— Но может быть, он интересовался конкретно моей персоной? Только, пожалуйста, ничего не скрывай от меня. Тебе известно, где я работаю, и мне важно знать все нюансы его поведения.

— Ты же знаешь, Оскар, я свободный художник, а значит, вне политики! Если и расспрашивает, то только о моих скульптурах. Сразу видно, деловой человек, превосходно знающий свое дело, великолепно разбирающийся в искусстве.

— Странно, — произнес Кейлеб отрешенно. — Очень странно.

В одну из последующих встреч, в тот день, когда Буслаев привез Эйхгольцу изготовленные им фотографии его скульптур, в мастерскую вошел рослый, средних лет мужчина с приятным волевым лицом. Будто с семейной фотографии сошел.

— Мой свояк, мистер Оскар Кейлеб, любитель живописи, — представил его Эйхгольц с некоторым неудовольствием в голосе.

— Буслаев, — слегка наклонил голову Антон.

— Рад познакомиться. — Американец протянул ему руку. — Но знаю, как вы, господин Буслаев, а я отдыхаю душой среди этого царства мифических и реалистических существ! — Он чувствовал себя раскованно, обвел глазами стеллажи, и, казалось, стоявшие там гипсовые персонажи сказок и народных легенд весело приветствовали его.

— Представьте, мистер Кейлеб, вы не одиноки в этом! Я тоже ловлю себя на том, что меня влечет в этот дом, — признался Буслаев. — И этому есть объяснение. Еще русский философ Бердяев заметил, что настоящее искусство вызывает в человеке жажду преобразования мира, собственной жизни…

Кейлеб увидел фотографии, разложенные на столе, догадался, кому они принадлежат.

— О-го! Райнер, ты не находишь, что на снимках господина Буслаева твои работы выглядят еще лучше, интереснее, чем на самом деле? — обратился он к Эйхгольцу.

— Глядя на них, я только и оценил по-настоящему свой многолетний труд! — весело ответил свояк.

— Обыкновенные любительские снимки, — поскромничал Антон.

— Не говорите так, — сказал ему Кейлеб. — Я знаю толк в этом. Вы — большой мастер! Я вам не льщу. Это правда. И постановка объекта, и освещение, и объемность. Скульптуры будто живые! — И взглянул на него с любопытством: — Это что — совмещение профессий?

— Не будем смущать и донимать вопросами нашего друга, — взял Антона под свое покровительство Эйхгольц.

— Да, конечно, вопрос не по-существу, — согласился Кейлеб. И вдруг спросил Буслаева: — Вы давно в Германии?

— Нет, не очень…

— Ну и как вам дышится здесь, в свободном мире?

— Знаете, полной грудью, — ответил Антон дипломатично.

— А я скучаю по родным местам.

— Вы родились где-то в Европе? — в свою очередь спросил Антон, пытаясь незаметно его разговорить.

— Родился в Париже. Колесил с родителями по всему свету, пока не осели в Штатах… Ну и какие скульптуры вы берете, от чего отказываетесь? — ушел от разговора о себе американец.

— По правде говоря, глаза разбегаются. Мне нравятся все произведения господина Эйхгольца, — ответил Антон. — Однако последнее слово за Выставкомом. У нас так принято.

Впечатление Буслаева об Оскаре Кейлебе на этом этапе знакомства с ним было неопределенным: открытость характера и в то же время затаенность души. Антон понимал, чтобы разобраться в нем окончательно, подобрать «ключик» к нему, потребуется не одна встреча, изучение окружения.

И тем не менее в ходе этого разговора между Буслаевым и Кейлебом наметилась тонкая, незримая линия психологического взаимопонимания. Кто знает, быть может, она способна вывести на цель, которую каждый из них преследовал и, в конечном счете, стремился осуществить.

Однако в отличие от «чистого» дипломата, сидящему одновременно на двух стульях Буслаеву в ближайшие недели предстояли и другие важные дела и по прикрытию, и по основной службе. Планировалось его участие в работе Международного симпозиума искусствоведов в Мюнхене, в котором был заинтересован посол. Вынашивался план встречи и разговора с энтеэсовским вербовщиком Бруновым, для чего необходимо было выехать во Франкфурт-на-Майне. С этим торопил резидент, поскольку Брунов продолжал активно действовать. Да и явки с агентурой требовали тщательной подготовки во избежание провала. Среди всего этого нагромождения дел и событий необходимо найти время для встреч с Кейлебом. Но почему он так охотно идет на них? Это был вопрос, который все больше занимал Антона и даже настораживал его. Однако отказываться от этой кандидатуры он пока не собирался.

Аллан Бартлоу любил просматривать деловые бумаги не за письменным столом, а стоя у огромного окна своего кабинета, не выпуская изо рта сигары. Вот и сейчас, просмотрев досье, он в раздумье стоял возле окна, любовался городским пейзажем, куда-то плывшими замысловатыми облаками.