Эдгар Берроуз - Возвращение Тарзана в джунгли

Рисунки Дмитрия Литвинова

— Какая необыкновенная красота! — произнесла вполголоса графиня де Куд.

— Что такое? — спросил граф, повернув голову к своей молодой жене. — Чем ты восхищаешься?

И он стал искать глазами предмет ее восхищения.

— Ничем особенным, мой друг, — ответила графиня, и легкая краска смущения залила ее и без того розовые щеки. — Я думала о грандиозных небоскребах, которые мы видели в Нью-Йорке.

Сказав это, хорошенькая графиня уселась поудобнее в своем кресле на палубе парохода и снова принялась за чтение журнала, который она незадолго перед тем уронила к себе на колени.

Муж ее тоже погрузился в свою книгу, слегка недоумевая, почему графиня так восхищается небоскребами, которые три дня тому назад в Нью-Йорке казались ей отвратительными. После нескольких минут молчания граф отложил книгу.

— Какая скука, Ольга, — сказал он. — Пойти разве посмотреть, нет ли на пароходе других скучающих людей, которые согласились бы составить мне партию в карты?

— Ты не очень любезен, мой друг, — заметила жена, улыбаясь. — Но мне и самой очень скучно, а потому прощаю тебя. Иди, играй в свои противные карты, если тебе это доставляет удовольствие.

Когда муж ушел, графиня кинула беглый взгляд на высокого молодого человека, лениво расположившегося в кресле в нескольких шагах от нее.

— Какая красота! — прошептала она снова.

Графине Ольге де Куд было двадцать лет, ее мужу — сорок. Она была верной и преданной женой, но вряд ли могла чувствовать пламенную и страстную любовь к графу, за которого вышла замуж не по своей воле, а по желанию отца, богатого русского аристократа. И все же, восторженное восклицание, сорвавшееся с уст графини при виде прекрасного незнакомца, не было вызвано дурными помыслами, противоречащими супружеской верности. Она просто любовалась им, как можно любоваться совершенным образцом природы.

В тот момент, когда она украдкой взглянула на привлекательного молодого человека, тот поднялся и ушел с палубы.

— Кто этот господин? — спросила графиня лакея.

— У нас, сударыня, он записан: «Мосье Тарзан, из Африки».

Интерес молодой женщины к незнакомцу усилился.

Направляясь в курительную комнату, Тарзан заметил у дверей двух смуглых субъектов, о чем-то возбужденно шептавшихся. Он не удостоил бы их и мимолетным вниманием, если бы не робкий, виноватый взгляд, брошенный на него одним из собеседников. Субъекты напомнили Тарзану мелодраматических злодеев, которых он немало повидал на сценах парижских театров.

Тарзан спустился в курительную комнату и нашел укромное местечко. Сидя в одиночестве над рюмкой абсента, снова и снова задумывался он: благоразумно ли поступил, отказавшись от наследственных прав в пользу человека, которому ничем не обязан.

Да, ему нравился Клейтон, но не в этом было дело. Не ради Уильяма Сесиля Клейтона лорда Грэйстока отрекся Тарзан от своего законного имени. Он сделал это ради той, которую они оба любили, ради той, кого странная прихоть судьбы отдала не ему, а Клейтону. Тарзан знал, что Джен его любит, но ее любовь только увеличивала тяжесть испытания, выпавшего на его долю, ибо то решение, которое человек-обезьяна принял когда-то ночью на маленькой железнодорожной станции, в далеких Висконсинских лесах, было необходимо для ее благополучия.

Счастье любимой девушки было для него важнее всего, а недолговременное знакомство с культурными людьми убедило, что жизнь без денег и высокого положения в обществе невыносима для большинства из них. Джен Портер была рождена для того и другого, и, если бы Тарзан расстроил брак с Клейтоном, он несомненно обрекал ее на бедность и лишения.

От прошлого мысли Тарзана обратились к будущему. Он старался предвосхитить ощущения, с которыми вернется в родные джунгли, в те суровые, дикие джунгли, где провел двадцать из своих двадцати двух лет жизни. Но кто будет там рад его возвращению? Никто! Только слона Тантора может он назвать своим другом. Даже обезьяны не встретят его как родного.

Хотя цивилизация и не дала Тарзану почти ничего ценного, тем не менее научила его стремиться к обществу ему подобных, научила дорожить теплотой товарищеских отношений. В иных условиях жизнь потеряла бы теперь свое очарование. Ему уже трудно представить себя на свете без друга, без живого существа, говорящего на том новом языке, который Тарзан научился любить за два года. Вот почему мысли о будущем не возбуждали радостных надежд.

Раскуривая новую папиросу, Тарзан бросил взгляд на висевшее перед ним зеркало, в котором отражался соседний стол и четыре человека, занятых игрой в карты. Как раз в этот момент один из игроков встал со своего места, и тотчас же к столу приблизился человек, стоявший до того в стороне. Он вежливо попросил позволения занять свободное место, чтобы дать играющим возможность не прерывать своей партии.

Это был один из тех двух субъектов, которые шептались у входа в курительную комнату. Интерес Тарзана к игре несколько усилился, и, размышляя о своем будущем, он не переставал наблюдать за фигурами, сидевшими за его спиною.

Тарзан знал по имени лишь одного из игроков. Это был сидевший как раз напротив нового партнера граф Рауль де Куд, на которого более чем внимательный лакей уже успел указать как на одну из достопримечательностей корабля в этом рейсе.

Тем временем в комнату вошел и стал за креслом графа второй из смуглых заговорщиков, лица которых он успел запомнить. От Тарзана не ускользнул его взгляд, украдкой брошенный по сторонам. Странно было, однако, что субъект не заметил при этом внимательных глаз Тарзана, прикованных к отражению в зеркале.

Заговорщик вытащил что-то из своего кармана, что именно, Тарзан не мог разглядеть, осторожно протянул руку к карману графа и ловко опустил туда вынутый предмет. После этого он не двинулся с места, продолжая следить за игрой. Тарзан недоумевал, но весь превратился во внимание, стараясь не упустить ни малейшей детали.

Игра продолжалась до тех пор, пока граф не выиграл довольно значительную сумму у нового партнера. Тарзан заметил, как субъект, стоявший за креслом графа, кивнул головой своему приятелю. Сейчас же тот встал и, указывая на графа, произнес в негодовании:

— Если бы я знал, что этот господин — профессиональный шулер, я не принял бы так опрометчиво участия в игре.

Граф и двое остальных игроков поднялись. Де Куд побледнел.

— Что вы хотите сказать, сударь! — воскликнул он. — Знаете ли вы, с кем говорите?