Федор Белохвостов - Поиски"Озокерита"

— Я так соскучилась! Как трудно быть одной среди врагов, а еще труднее улыбаться врагу, говорить ему любезности.

— Вам тяжело было работать кочегаром? — как-то некстати спросил я.

— Что вы!? Когда я стала кочегаром, то почти была счастливой — я не улыбалась ни одному гитлеровцу.

В дверь постучали. Нам принесли завтрак.

После завтрака мы на вездеходе в сопровождении четырех разведчиков на мотоциклах выехали с Таней в штаб фронта. Прибыли туда без всяких происшествий к полудню и сразу же направились в разведотдел к полковнику Сергееву. Я передал ему целлулоидный пакет.

Вскоре я вновь отправился на передовую, был назначен командиром “Артема” вместо погибшего Донкина и Таню больше не встречал.

Только много лет спустя на одном из собраний инженеров и техников в городе Комсомольске-на-Амуре я неожиданно увидел человека, лицо которого показалось мне удивительно знакомым. Да, несомненно, я где-то видел этого мужчину с зачесанными назад русыми волосами, высоким лбом, с резкой складкой между бровями, темно-серыми глазами. Но где? Я так и не мог вспомнить. Он сидел недалеко, я отчетливо различал мельчайшие детали его лица и все больше убеждался, что видел его не один раз.

В один из перерывов я пошел в фойе вслед за ним. Это был коренастый, среднего роста мужчина в сером костюме. Взгляд мой упал на его левую руку. Она была обтянута черной перчаткой. И тогда я все вспомнил. Я бросился вперед, схватил его за плечи и громко, совсем забыв, что мы не одни, крикнул:

— Андрей!

Он остановился, с минуту недоуменно смотрел на меня, а потом… а потом я очутился в его объятиях.

Да, это был Андрей, тот самый Андрей, знаменитый разведчик нашего фронта, которым мы все гордились, которого столько раз считали погибшим, но он, исчезнув иногда очень надолго, неизменно появлялся вновь, приносил важнейшие сведения, никогда не рассказывая о том, где он был и что с ним происходило.

И вот встреча через десять лет.

Несколько вечеров мы провели с ним вместе. Вспоминали годы войны, друзей — живых и погибших, и только теперь Андрей рассказал мне, что бывало в те месяцы, когда о нем никто из нас, близких ему людей, не получал никаких вестей. Впрочем, и на этот раз он говорил не столько о себе, сколько о своих товарищах — разведчиках и разведчицах, о славных героических подвигах которых мы в то время знали так мало. Многое поведал он и о Тане.

По рассказам Андрея и по своим личным воспоминаниям я и написал эту повесть.

Таню проводили в один из домов на тихой улице, где все заросло высокой акацией и сиренью. Хозяйку, уже немолодую женщину, звали Марией Николаевной Она встретила Таню любезно:

— Здравствуйте. Проходите в горницу, будьте как дома. — И провела девушку в небольшую, аккуратно прибранную комнату.

— Ну, теперь вы уж тут сами. Я пойду. До свидания. — сказал сержант, сопровождавший Таню, и ушел.

Таня осмотрелась. Комната ей понравилась: стены светло выбелены, посредине большой раздвижной стол, покрытый скатертью, налево, около стены, — деревянная кровать с высокой периной под покрывалом, с горкой взбитых подушек в белоснежных наволочках. Кровать невольно привлекала внимание девушки — уже более месяца Таня спала не раздеваясь и отдохнуть на такой постели было очень соблазнительно. В одном углу комнаты стоял высокий старомодный комод, в другом — маленькая этажерка с книгами Два небольших окна выходили в палисадник, они были открыты, и теплый ветерок шевелил тюлевые занавески.

Таня присела на стул, поставила около себя маленький кожаный чемоданчик, который до сих пор держала в руках, и посмотрела на хозяйку, стоявшую в дверях. Мария Николаевна откровенно любовалась девушкой Но вдруг какая-то тень пробежала по ее лицу. Может быть, она подумала о том, что вовсе не на войне место этой совсем юной девушке с голубыми глазами и светлыми пышными волосами.

— У вас хорошо здесь: тихо, и деревьев много на улице, — сказала Таня.

— Да Слава богу, когда фронты проходили, немцы как-то обошли наш поселок Все осталось, как было, — ответила хозяйка и, спохватившись, проворно вышла на кухню. Таня слышала, как она передвигала кастрюли на плите.

Через несколько минут Мария Николаевна вернулась и предложила девушке помыться.

— Да, я забыла вам сказать, чемодан ваш с бельем еще утром принесли, и белье я погладила. — Она произнесла это с довольной улыбкой, словно подчеркивая: “Вот я как ждала вас, все уже подготовила”. — А вода у нас хорошая, мягкая…

— Благодарю вас, — ответила Таня, а про себя подумала: “Это, наверное, полковник велел принести сюда мое белье и нагреть воды. Вот какой заботливый! Вот спасибо ему…”

Уже несколько дней находилась Таня у Марии Николаевны. Утром она вставала рано, занималась гимнастикой, умывалась, надевала свое любимое синее платье. Потом садилась перед зеркалом и причесывалась: сзади все волосы забирала вверх и прикалывала, а передние волнистые пряди аккуратно укладывала, подвертывая концы и закрепляя их шпильками-невидимками. Ей нравились свои волосы, и она любила ухаживать за ними. После завтрака она перебирала книги на этажерке у Марии Николаевны, но каждый раз ничего не находила, что бы почитать: на этажерке стояли только учебники для старших классов средней школы. Как видно, у хозяйки были взрослые дети, но живы ли они, где находятся сейчас — об этом Таня не спрашивала, так же как и ей хозяйка никаких вопросов не задавала. Мария Николаевна вообще больше молчала; молча она готовила для Тани обеды и ухаживала за ней, как за своей дочерью. В эти дни отдыха Таня, присев у окна, нередко уходила воспоминаниями в прошлые, довоенные годы своей жизни, которые казались теперь какими-то очень далекими.

Таня выросла в Туле. Отец ее — знатный оружейник и известный в городе любитель-голубятник. По вечерам, в свободные часы, он поднимался на крышу дома, где была пристроена красивая голубятня с лесенками, крылечками, с украшенными резьбой окошечками, и выпускал своих любимцев — сизых, белых, пестрых. От отца это увлечение передалось и Тане. Она вместе с отцом взбиралась на крышу, следила, как он выпускает голубей, и, пристроившись около голубятни, запрокинув голову, с замиранием сердца наблюдала за полетом птиц, кружившихся высоко над домом. Она завидовала им. Ей самой хотелось так же взмыть в воздух, падать и вновь стремительно уноситься ввысь. Тогда она мечтала стать парашютисткой.

Учеба в школе давалась легко. Таня много читала, очень любила уроки по литературе и одно время была убеждена, что со временем сама будет преподавать литературу. Но все сложилось иначе. В седьмом классе у них появилась новая учительница немецкого языка, обаятельная русская женщина, и она так сумела увлечь Таню, что, окончив десятилетку, девушка поехала в Москву, в институт иностранных языков. Потом было много сомнений: думала, что она ошиблась и призвание у нее совсем другое. Надо было бы идти в институт физической культуры, потому что успехи на стадионе приносили ей, казалось, гораздо большее удовлетворение, чем успехи в немецком языке. Но она сумела переломить себя и потом не пожалела об этом. Когда началась война, именно отличное знание немецкого языка помогло ей перейти из института в школу разведчиков. Комсомолке Тане было в то время двадцать лет…