Георгий Брянцев - Тайные тропы

— Я тоже, — сказал Ожогин. — Но, кажется, мы ошиблись. Таких, как он, пожалуй найдутся сотни и тысячи, но вот так ходят поодиночке, брюзжат, негодуют…

Ожогин смолк, прошел несколько шагов, а потом вздохнул. Какая досада, что приходится сдавать рацию!

Вечером Никита Родионович и Андрей вновь отправились к Юргенсу. В особняке царило оживление. В одной из комнат кто-то играл на пианино, из спальни доносился шум голосов.

Юргенс вышел навстречу гостям с крупной, уже в летах, рыжей немкой и молодым обер-лейтенантом в форме летчика.

— Мои друзья, — представил Юргенс Ожогина и Грязнова. — Моя супруга… мой сын…

Жена Юргенса предложила немедленно следовать в столовую.

Молодой Юргенс внешне походил на мать и, несмотря на то что ему было всего лет двадцать пять, имел почти совершенно лысую голову. Вначале он не принимал участия в разговоре и только изредка, когда к нему обращались, отвечал короткими фразами или кивком головы.

Зато жена Юргенса отличалась разговорчивостью. Она вспомнила, между прочим, и трагическую судьбу Ашингера, мужа ее родной сестры.

Юргенс попытался заговорить с гостями по-русски, но жена его сделала умоляющее лицо и, закрыв уши пальцами, произнесла:

— Карл, ради бога… я не могу переносить этот язык…

Юргенс замолчал.

К высказываниям сына, редким и неумным, отец относился больше чем пренебрежительно. Молодой человек пытался рассуждать о вещах, о которых он, очевидно, не имел ни малейшего представления, но выводы делал смелые и старался говорить авторитетным тоном.

— Берлина русским не видать, до этого дело не дойдет, — сказал молодой Юргенс, запихивая в рот паштет.

Отец бросил на него неодобрительный взгляд, как бы говорящий: «Этакий болван, а берется рассуждать!», и болезненно поморщился.

Такая же гримаса появилась на лице отца, когда обер-лейтенант пытался обосновать позиции Чан Кай-ши и генерала де Голля.

После сытного обеда друзья получили возможность прослушать несколько музыкальных пьес в исполнении госпожи Юргенс.

Она играла так долго и так энергично, что у Никиты Родионовича разболелась голова.

Выручил всех молодой Юргенс. Усевшись в угол дивана, он вскоре уснул и стал сладко посапывать носом.

— И всегда так, — пожаловалась супруга Юргенса. — Стоит мне начать играть, как он засыпает.

— Значит, музыка действует успокаивающе на его нервы, — заметил Юргенс и, подойдя к жене, поцеловал ее в лоб. — Отдыхай и ты, а мы поговорим о делах. — И он пригласил друзей в кабинет.

Первым долгом Юргенс поинтересовался, довольны ли Ожогин и Грязнов полученными продуктами и в чем они ощущают нужду.

Друзья никаких претензий не имели.

— Отлично, — кивнул головой Юргенс. — Будем считать, что этот вопрос улажен, и обсудим остальные. Вы рацию сдали?

Ожогин ответил, что сдадут завтра. Юргенс подчеркнул, что сделать это надо обязательно: полученные знания достаточно закреплены практической работой и перерыв в несколько месяцев не сыграет никакой роли.

Далее Юргенс разъяснил, что по прибытии в Россию они получат возможность как следует отдохнуть до той поры, пока не явится уполномоченный и не назовет пароль. Кто он будет, не важно. Юргенс уверен, что они не подведут его и останутся верны общему делу. Если каждый из них троих покажет себя на работе, все устроится лучше, чем они предполагают. Но предательства немцы не потерпят. Обмануть их невозможно.

— По-моему, на эту тему, господин Юргенс, нет надобности распространяться, — прервал Никита Родионович шефа.

Юргенс улыбнулся.

В конце беседы он выдал друзьям деньги и предупредил, что теперь, по ходу событий, придется встречаться редко.

— Жду вас ровно через десять дней в такое же примерно время, — заявил он при расставании.

Подходил к концу март. По утрам низко по земле стлался туман. Он подкрадывался к городу с луговой, северной стороны и уползал к леску. К полудню обычно прояснялось, и в разрывах туч мелькало уже по-весеннему чистое, веселое небо. Грачи с деловитым видом хозяйничали в еще оголенных парках и садах. Беспокойные воробьи копошились на дорогах.

— Хочу поздравить вас, товарищи, с весной, — произнес Гуго Абих, входя в комнату.

Гуго всегда приносил с собою новости. Сегодня в его руках была газета.

— «Общее военное положение резко изменилось в неблагоприятную для нас сторону в результате успешного советского наступления из предмостного укрепления Баранув», — прочел он. — Рассказывают, что Геббельс обещает в случае катастрофы пустить себе пулю в лоб.

— Только себе? — спросил Альфред Августович.

— Думаю, что его примеру последуют и другие.

— Я не прочь побывать на их похоронах! — рассмеялся Вагнер.

— Есть и еще одна новость, — сказал Гуго, — на этот раз специально для наших русских товарищей. «Сегодня ночью преждевременно скончался офицер разведывательной службы господин Карл Юргенс…»

— Кто? — почти вскрикнул Ожогин.

— Карл Юргенс, — улыбаясь, повторил Абих.

Все удивленно переглянулись. Никита Родионович почти выхватил газету из рук Гуго, прочел объявление про себя, потом вслух и застыл в недоуменной позе:

— Что за чертовщина… Неужели он? Андрей рассмеялся:

— Мы с вами, Никита Родионович, всех пережили: и марквардтов, и кибицев, и юргенсов, и гунке…

— Как же это так? — Никита Родионович задумался и, словно рассуждая с самим собой, медленно произнес: — В этом много непонятного. Как хотите, мне даже не верится, что речь идет о нашем шефе. Может быть, на тот свет отправился его однофамилец?

— А что, если сходить? — предложил Алим.

— Куда? — спросил Абих.

— К нему, в особняк.

Ожогин встал и взволнованно заходил по комнате. Объявление о смерти Юргенса спутало все карты. После долгой, напряженной работы друзья остались «у разбитого корыта». Все их шефы или сбежали, или арестованы, или умерли. К городу приближались американские войска. Они уже вошли в Кельн.

«Все рушится, и им теперь не до нас», — подумал Никита Родионович. Однако мысль о том, что объявление в газете не имеет отношения к их шефу, заставила Ожогина согласиться с предложением Алима и пойти в особняк.

У парадного подъезда резиденции Юргенса стояли два камуфлированных лимузина. Это было необычно: прежде машины никогда не задерживались у подъезда.

Служитель, впустивший Никиту Родионовича, казался растерянным.

— Вы слышали? — спросил он Ожогина.

Никита Родионович ответил, что узнал из газеты, но не поверил и пришел лично убедиться.

— Смерть никого и никогда не обманывает, — многозначительно произнес служитель и сокрушенно покачал головой. — Пойдемте, я вас проведу. Может быть, вы понадобитесь.