Георгий Брянцев - Тайные тропы

— Я буду считать до десяти, — сказал Андрей. — За это время вы должны назвать фамилии своих жертв, а мы их запишем. Не пожелаете вспомнить — ваше дело.

Моллер отнял от лица руки и увидел, что у Алима тоже появился пистолет.

— Начинаем, — произнес Андрей. — Раз… два… три… четыре…

Когда он дошел до пяти, Моллер заплетающимся языком произнес:

— Глезер.

Андрей занес фамилию в список.

— Кто был Глезер?

Моллер рассказал, что Глезер — вагоновожатый трамвая, сочувствовал коммунистам, арестован в начале сорок третьего года.

— Дальше! — продолжал Андрей.

— Мейер… Роберт Мейер… Пауль направился к выходу из барака.

В окно было видно, как он зашел в сторожку, появился оттуда с мелкокалиберной винтовкой и, преспокойно дымя сигаретой, зашагал к воротам.

Грязнов, спрятав пистолет в карман, записывал всё новые и новые фамилии, которые называл Моллер. Их набралось уже восемь, когда провокатор смолк.

— Всё? — спросил Андрей.

— Всё. Больше не было.

— Хватит и этого. Теперь напишите вот здесь, внизу, что все перечисленные выше лица преданы вами в руки гестапо, и подпишитесь.

Предатель опустился на четвереньки. Его трясла лихорадка.

— Считаю до десяти. Раз… два… три… четыре… пять… шесть… семь… — начал Андрей.

Моллер потянулся к карандашу, взял его дрожащей рукой и подписался.

— Вот и отлично! — сказал Грязнов, укладывая бумажку в карман.

— Свой приговор вы подписали. Теперь мы позаботимся, чтобы этот страшный список больше не увеличился.

Моллер съежился. Сейчас он походил на маленького, обреченного на гибель злобного хищника. Вдруг он вскочил с места и побежал в конец барака.

Забыв о пистолете, рукоятку которого он машинально сжимал в руке, Алим бросился вслед за гестаповцем. Моллер с несвойственной его возрасту быстротой добежал до кипятильника, вскарабкался на него, сбросил с себя пальто и выскочил в разбитое окно.

Раздался запоздалый выстрел.

— Убежит, сволочь! — крикнул Алим и быстро вскочил на кипятильник.

Андрей побежал по бараку к выходу, чтобы перерезать пути отхода Моллеру.

И Алим, выбравшийся на крышу, и Андрей отлично видели, как Моллер бежал, размахивая руками, но не к воротам, а к пролому в дощатом заборе, до которого было значительно ближе.

«Уйдет! — мелькнула тревожная мысль в голове у Грязнова. — Осталось метров тридцать, не больше». В это время донесся едва слышный звук, похожий на треск сломанной деревянной жердочки. Моллер упал вниз лицом, а из-за ближнего навеса показался Пауль Рот.

Прогремел еще один выстрел.

— Готов, гестаповский недоносок… А вы тоже хороши, ребята! — заметил Пауль. — Чуть не упустили эту гадину. — И он покачал головой.

В конце февраля Долингер передал Ожогину приказание Юргенса сдать радиостанцию. Без радиостанции связь с Большой землей должна была прекратиться, и друзья решили затянуть сдачу под предлогом, что еще недостаточно освоили некоторые детали. Никита Родионович обратился к Долингеру. Тот пожал плечами: он не имел права отменять приказания Юргенса.

— А если мы сами его попросим?

— Едва ли из этого что-нибудь получится, — ответил Долингер. — Господин Юргенс не любит отменять свои приказания.

— Но мы рискнем, — сказал Никита Родионович и подошел к телефону.

— Не советую, — остановил Долингер и положил руку на телефонный аппарат.

Он пояснил, что через несколько дней должен покинуть город и обязан захватить с собой всю — радиотехнику. Оставлять ее здесь, не зная заранее, вернется ли вновь сюда или нет, он не имел права.

— А как же мы? — спросил Никита Родионович.

— Что вас беспокоит? — поинтересовался Долингер.

— Как и с кем мы будем поддерживать связь?

— Непосредственно с господином Юргенсом. Сегодня вечером вы должны быть у него, а рацию прошу доставить мне завтра утром.

…День был необыкновенно яркий и солнечный. Он предвещал скорую весну.

Ожогин и Грязнов вышли на площадь. Здесь, как всегда, было людно и шумно. Около хлебного магазина толпились горожане. Двери еще были закрыты, несмотря на то что время торговли давно наступило.

Полицейские держались на почтительном расстоянии, явно побаиваясь голодных людей. Горожане, особенно женщины, стучали в двери и стены магазина, угрожая сорвать запоры.

Неожиданно послышался далекий рокот самолета.

Все замерли, устремив глаза на восток, а потом бросились врассыпную.

Площадь опустела. У магазина остался лишь один пожилой, широкий в кости, сутулый немец в обветшалом коротком пальто. Он сокрушенно покачал головой вслед убегающим и, увидев Ожогина и Грязнова, попросил закурить.

Никита Родионович, вынув пачку сигарет, протянул ее незнакомцу.

— Какое богатство! — сказал тот, осторожно вынимая сигарету. — А я вчера по табачному талону получил на три дня шесть штук.

Лицо немца внушало симпатию, и Ожогин предложил ему всю пачку.

— Что вы! — удивился тот. — Мне нечем расплачиваться за нее. Я не настолько богат…

— Берите. У нас еще есть… Мы не торговцы.

— Я очень благодарен вам… Вы далеко идете? Разрешите мне вас проводить?

Получив согласие, незнакомец зашагал рядом.

На площадь с улиц, переулков, из подворотен вновь стекался народ. Вызвавший панику самолет оказался немецким.

По дороге разговорились. Немец смело высказывал недовольство гитлеровским режимом. Грязнов и Ожогин, боясь подвоха, слушали его молча. Случай с Моллером лишний раз напомнил о том, что держаться следует очень осторожно.

— Немцев не узнать, — говорил незнакомец. — Я никогда не думал, что среди нас так много трусов и паникеров. Теперь, когда война пришла сюда, стыдно смотреть… Тысячи людей — я имею в виду мужчин, которые могут быть солдатами — все ночи напролет просиживают в подвалах, бункерах, бомбоубежищах. Боятся бомб! — Он покачал головой. — А как же русские? Я месяц назад вернулся с фронта. У меня девять ранений… Я видел русские города, от которых ничего не осталось, но в которых люди продолжали жить…

Немец долго говорил о России, Польше, Чехословакии, где ему довелось побывать. Его особенно удручали разрушения и бедствия, постигшие население во время войны.

— Наци, наци… будь они прокляты! — выругался старый солдат.

Ожогин и Грязнов настороженно переглянулись, что на укрылось от внимания их спутника.

— Что? Боитесь, ребята? — Он криво усмехнулся. — А я перестал бояться и плевать на все хочу. Моя фамилия Густ. Иоахим Густ. Может быть, еще увидимся… Благодарю за сигареты… Мне сюда. — Он свернул налево, в узкую улочку, и, не оглядываясь, удалился.

— Интересный человек, — проговорил Грязнов. — Я вначале, грешным делом, подумал уж, не очередной ли соглядатай гестапо.