Андре Лори - Искатели золота

— Теперь надо решить вопрос, как нам туда добраться! — начала Колетта, благодаря улыбкой доброго моряка. — Чтобы нам не заблудиться, а также, чтобы нас заметили с какого-нибудь судна и оказали помощь, — не лучше ли нам держаться береговой линии?

— Конечно, да! — ответил Ле-Гуен. — Если мы направимся вглубь, где мы не знаем ни одной собаки и нас никто не знает, это все равно, что самим проситься в волчью пасть. Мы наверное заблудились бы, совсем как отряд мальчиков с пальчик.

— Что верно, то верно, и компас мой тут не помог бы, — заметил Жерар. — Итак, мы идем по берегу…

— А по вечерам будем останавливаться для ночлега и будем зажигать огонь как маяк… Если будет проходить корабль, то он направится к нам…

— Просто и ясно как день! — прервал Жерар, подбрасывая свой берет. — Итак, в дорогу! Мы скоро придем в Трансвааль, ты увидишь, Колетта!

— Разве нам надо войти в этот лес?.. — спросила Лина, испуганный взгляд которой старался проникнуть сквозь непроходимую стену деревьев.

— Как же, без этого, милая моя, не обойдется! — добродушно ответил Ле-Гуен.

— Но… львы!.. змеи!.. тигры!.. — бормотала Лина, вытаращив глаза от ужаса.

— Ге, ге! пожалуй, мы и натолкнемся на них где-нибудь, — сказал Жерар, — только не на тигров, их нет в Африке, не правда ли, Колетта?

— Нет, вот в Индии их очень много. Но что же делать, Лина, надо быть готовым ко всему. Львы могут напасть на нас, если им это понравится.

— Это верно! — сказала Мартина. — У нас нет с собой дверей, чтобы запереться от них.

— Будем внимательно следить, вот и все, — сказал Ле-Гуен. — Кстати, посмотрим, какое у нас оружие. У меня, во-первых, имеется нож, — продолжал он, показывая небольшой ножик с треугольным лезвием, кожаные ножны которого торчали из-под его красного фланелевого кушака. — Затем при мне топорик; я его захватил, когда раздалось приказание капитана садиться в лодку. А мои карманы… Посмотрите-ка, что у меня там… пробочник, платок, несессер с наперстком, нитками и иголками. Итак, нитки, иголки, булавки… раз, два, три, четыре су… монета в пять франков (жаль, что не золото), мешок табака, трут… Ах, черт побери!.. Я забыл мою трубку!.. Вот досада-то!.. Какая жалость!.. Трубка, с которой я не расставался целых пять лет!.. Это, можно сказать, большое несчастье!..

— Может быть, Жерар смастерит вам другую; он все умеет! — попробовала утешить его Колетта, тронутая печалью доброго моряка.

— Ах, мадемуазель Колетта, вы думаете, что это так легко — заменить старую трубку; видно, вы тут ничего не понимаете, не в обиду вам будет сказано! — воскликнул Ле-Гуен, грустно поникнув головой. — Но нечего делать… Подумать только, что моя любимая трубка теперь в зубах какой-нибудь акулы!.. Этакий я дурак!.. И о чем только я думал, чтобы забыть мою трубку!..

— Не горюйте, — сказал Жерар, — я попробую сделать вам другую. А теперь посмотрим, что у меня есть. Во-первых, мой компас. Мой маленький револьвер на шесть зарядов, который мне подарил Генрих в день отъезда; мои часы, монета в десять франков, коробка спичек, носовой платок, норвежский ножик… вот и все!.. Даже пистонов больше нет, нечем заменить их после выстрелов!.. — добавил он, опечалившись.

— У меня есть ножницы, которые висят на моем переднике, — сказала Мартина, — подушечка с булавками и все, что нужно для шитья, как у Ле-Гуена, мой кошелек, три носовых платка (я всегда запасаюсь ими), вот и все.

— У меня, — сказала Колетта, — часы, мой золотой кошелечек с монетой в двадцать франков, мой карманный несессер… Но, что я считаю самым важным, — это моя гребеночка, щеточка и ногтечистка!.. Благодаря этому мы не рискуем превратиться в настоящих дикарей… И еще мой платок и перчатки; больше ничего нет.

— А у меня ничего нет, только ваше манто! — сказала Лина, сконфузившись.

— Не мешало бы поднять его, это манто, так как от него по кустам тянется королевский шлейф, — рассмеялся Жерар. — Эй, Лина, что если сейчас по нему поползет одна из этих ящериц! — воскликнул насмешливо Жерар и показал на красивую ящерицу изумрудного цвета, по крайней мере в двадцать сантиметров длиной, которая смотрела на незваных пришельцев, высунув свой острый язык. Лина вскрикнула и попятилась назад, но в это время чуть не наступила на огромного паука с желтыми пятнами, точно у тигра; паук убежал вприпрыжку, пока Лина продолжала кричать и пятиться. Жерар и Ле-Гуен так и покатились со смеху. Мартина притянула к себе Лину, вдела нитку в иголку и большими стежками стала подшивать манто, чтобы девочке было удобнее ходить; вдруг Колетта остановила ее.

— Но ведь она босиком! — воскликнула она. — Как она пройдет по этим кустам?..

— Да, это невозможно! — сказал Ле-Гуен, — не говоря уже о том, что ее может укусить какая-нибудь гадина…

— Я дам ей мои гамаши! — предложил Жерар.

— Нет, они ей будут велики и не защитят ног! — ответил Ле-Гуен. — Предоставьте это мне.

Он начал собирать большие, толстые и крепкие листья, начинавшие сохнуть, и сделал из них сандалии, которые и прикрепил ребенку к ногам с помощью длинных эластичных трав, зеленых с белыми полосками. В это время Мартина решилась отрезать излишек от манто и выкроила из него высокие гамаши, которые также увязала вокруг ног Лины; эта своеобразная обувь очень забавляла ее.

— Да! — сказал Ле-Гуен, — теперь она пойдет как мужчина. Ведь правда, моя крошка?

— О! конечно. И как удобно! По крайней мере мои башмаки не будут жать мне ноги.

— А когда они истреплются, мы купим новые за ту же цену! — сказал Ле-Гуен. — Ну, теперь все готовы?

— Все!

— Ну, так двинемся!

Прежде чем вступить под темноватый свод деревьев, потерпевшие крушение, обернувшись, бросили последний долгий взгляд на блестящий океан, теряющийся вдали, точно двигающаяся груда сапфиров. Что скрывалось в этом таинственном лесу? Они невольно представляли себе огромные алоэ, сверкающие глаза змеи, незаметно скользившей по земле или обвивавшей ствол дерева. Странный тропический воздух, делавший жару еще знойнее, жужжание мириадов неизвестных насекомых; птицы с разноцветными перьями, летающие, точно живые огоньки, и издававшие монотонный и жалобный крик, вовсе не похожий на нежное щебетанье птичек Европы, — все это носило странный отпечаток дикости, которая произвела бы неприятное впечатление даже и на путешественников при более благоприятных условиях.

Определив стороны света, двинулись в путь; Ле-Гуен с топором в руке углубился первый в чащу. Местами виднелась узенькая песчаная тропинка, но большей частью путь заграждался густыми кустарниками; иногда растительность делалась такой плотной, что трудно было не потерять совсем из виду океан, который только временами едва просвечивал. Можно было подумать, что здесь не ступала еще человеческая нога. По выходе из светлой бухточки им показалось, что они сразу вступили в непроницаемую мглу; на душе сделалось страшно и тоскливо.