Владимир Рыбин - Искатель. 1981. Выпуск №2

– Там твоя товарища?

Красюк ничего внизу не увидел, но согласно кивнул.

– Наша торопись, товарища выручай, – сказал охотник и пошел, покатился вниз, маленький, ловкий, юркий.

Через полчаса охотник вышел к реке, увидел Сизова, лежавшего навзничь на подстилке из пихтовых веток. Охотник присел над ним, потрогал лоб и почему-то почесал за ухом.

– Товарища, товарища!

– А? Кто это? – очнулся Сизов.

– Охотника я, Акима Чумбока.

– А, Чумбока, ну слава богу! – сказал Сизов тихо и успокоенно, словно узнал старого знакомого. – Плохо мне, товарищ Чумбока.

– Ничего, болезня есть – человека нету, человека есть – болезня нету, – произнес Чумбока загадочную фразу.

Он положил винтовку, развязал вещмешок, достал кожаный мешочек и отсыпал из него какой-то массы, похожей на табак, поднес Сизову к губам.

– Кушай нада. Трава кушай – болезня боись, болезня беги, приходи завтра.

Сизов принялся жевать и вдруг задумался, посмотрел вопросительно на охотника.

– Послушай, товарищ Чумбока, меня ты оставь, надо в тайге человека найти. Послал я его в Никшу, понимаешь? За помощью. А тайги он не знает, боюсь, заблудится. Найти его надо.

– Капитана – хороший человека, товарища – плохой человека, хитрая росомаха.

Он показал рукой в сторону, и Сизов, приподнявшись, увидел медленно приближавшегося Красюка. Долго пристально смотрел на него, словно не узнавая, и вдруг вскочил на подгибающиеся ноги, шатаясь, побежал навстречу.

– Где образцы? Образцы где? – закричал еще издали.

– Потерял. Сам еле живой.

– Потерял?! – Он крикнул это так громко, что эхо скакнуло по распадку. – Иди ищи! Сейчас же!..

– Ладно, – зло сказал Красюк. – Подумаешь, камни.

– Они наших жизней дороже. Это же олово, свинец. Это же… – Он зашелся в кашле, сухом и тягучем.

– Подумаешь, олово. Не золото же. Что им, ведра лудить?

Сизов махал руками и не мог ничего сказать – душил кашель.

– Свинец – пуля надо, – вмешался Чумбока. – Фашиста стреляй надо. Фашиста много – пуля надо много-много.

Кашель отпустил Сизова сразу, словно внутри его захлопнулась заслонка.

– Какая фашиста? – тихо спросил он, не замечая, что невольно подражает охотнику.

– Немецкая фашиста, злая людя, хуже росомаха, бомба бросай, города, стойбища гори.

– Что ты говоришь, Чумбока? Ты понимаешь, что ты говоришь?

– Моя всегда понимай. Ты много тайга гуляй, ничего не знай.

– Война, что ли? – испуганно спросил Сизов.

– Война, война, – обрадованно закивал Чумбока. – Фашиста много-много. Минска себе забрала, Смоленска себе забрала.

– Что ты говоришь такое? – Сизов почти шептал, боясь даже произносить названия городов, так далеко отстоявших от границы. – Ты знаешь, что такое Минск или Смоленск, знаешь, где они?

– Я ничего не знай. Охотники так говори, газета так говори.

– У тебя есть газета?

Чумбока полез в свой мешок, достал какие-то лохмотья.

Но Сизову и этого было довольно, расправив листок на камне, долго и пристально рассматривал полустертые строки. Потом медленно поднял тяжелый взгляд на Красюка.

– Там твои камни, – не дожидаясь вопроса, сказал Красюк. – В лесу валяются.

– Принеси! – угрожающе сказал Сизов. Он поднялся, покачнулся на ватных ногах, и Чумбока тут же подсунулся ему под руку, обхватил за спину, повел к веткам пихты.

– Принесу, куда они денутся, – сказал Красюк и пошел к лесу.

Вернувшись, он бросил на землю сверток с образцами и подсел к костру, который уже успел развести Чумбока, принялся подкладывать в огонь ветки пихты. Чумбока остановил его:

– Плохой дерев.

– Чем же пихта плоха? – с вызовом спросил Красюк.

– Она, как шаман, вредная, гори не моги, ругайся, стреляй угли. Тепла нет, пали кухлянка.

– А, делай сам!..

Красюк плюнул и отошел. Все-то у него не так получалось, ничего-то он не знал в тайге.

Дальнейшее Сизов помнил смутно. Был вечер, дымил костер, и Чумбока кормил его горячим мясом. Ночью его мучили кошмары, а потом он словно бы провалился в бездонную облегчающую пустоту.

Утром Сизову стало лучше. Он еще раз внимательно прочитал весь газетный листок и заторопился:

– Не можем мы тут сидеть, спешить надо. Стране олово нужно, мы сами нужны.

Красюк подумал, что сейчас Сизов скажет, что стране и золото тоже нужно, и приготовился ответить покрепче, чтоб не разевал рот на чужой самородок. Но Сизов про золото ничего не сказал, и Красюк успокоился.

– Куда иди, капитана? – спросил Чумбока.

Сизов сказал, что ему надо в Никшу. Чумбока ответил, что до Никши далеко и «капитана» не дойдет, что надо сначала пойти в зимовье, до которого «одно солнце» ходу. Сизов согласился, и Чумбока принялся укладывать собранные образцы руды в свой вещмешок.

Они шли медленно. Временами Сизову становилось совсем плохо, и Красюк вел его под руку, почти нес, а Чумбока снова отсыпал на ладонь своего зелья.

И еще ночь провели они возле костра. Лишь к следующему полудню вышли к небольшой избушке, сложенной из бревен лиственницы. Если бы не крошечные размеры, ее можно было бы назвать не избушкой, а настоящей избой. Дверь, сколоченная из притесанных друг к другу половинок еловых бревен, висела на крепких деревянных штырях. Из таких же половинок был настлан пол. Внутренние стены сверкали белизной, и Сизов сразу понял почему: при постройке они были ошкурены и хорошо просушены на солнце. У стены стояли высокие нары, устланные ветками березы, поверх которых лежал толстый слой сухого мха. Посередине стояли железная печка, стол и широкая скамья. Окно было маленькое – ладонью закрыть, но свету оно пропускало достаточно.

Все было в этой избушке, как того требовали неписаные законы тайги: на столе – чайник с водой, под потолком висела свернутая трубочкой береста, из которой торчала березовая лучина и виднелись завернутые в тряпочку спички. Снаружи избушки, у стены, стояла поленница мелко наколотых сухих дров. Все для того, чтобы измученный дорогой путник мог, не теряя времени, разжечь огонь, напиться чаю, обсушиться в дождь, обогреться в лютый мороз.

– Чей этот дворец? – удивился Сизов, оглядывая зимовье. Он знал – не нанайский, нанайцы таких добротных не строят.

– Капитана Ивана, – ответил Чумбока. – Жила тут, белку била, соболя, другая людя.

– Что ж он, в людей стрелял? – захохотал Красюк.

– Погоди, – остановил его Сизов. – Местные всех называют «людя» – зверей, птиц, деревья, даже тучи…

– Ивана ушел немецкая фашиста стреляй. Хорошо стреляй Ивана, белка глаз попади.

Снова заныло у Сизова на душе. Бои под Смоленском! В это трудно, невозможно было поверить. Значит, рвутся к Москве? Но ведь собирались если уж воевать, то на чужой территории… Подумалось: газета старая, и, может, теперь война уж перекатилась на чужую территорию?.. Он вздохнул, понимая, что такое будет не скоро. Иначе было бы сразу. А если не скоро, то война потребует все – и эти леса, и угли, которые они нашли в прошлом году, и это олово…