Ирина Фельдман - Клуб негодяев

— Читаешь, сынок?

— Читаю, — без сожаления отвлекаюсь от книги и вижу перед собой Андрея.

До слёз приятно, что рядом родной человек. Тот, кто вырастил меня и воспитал. Кто так заботился обо мне с самого рождения и дарил всю ласку.

Пронзительный писк разрушил моё хрупкое спокойствие.

Оглядываюсь и замечаю на подоконнике клетку. В ней возбужденно мечется круглая серая птичка. Малиновка. Её голосок и жалкие попытки выбраться на свободу рвут мне душу.

— Папа, её надо выпустить.

— Зачем? — Андрей кладёт руки мне на плечи. — Что плохого в клетке? Без неё глупая птица пропадёт. Она не понимает своего счастья.

— Но она не хочет…

— Она должна остаться здесь.

— Это неправильно!

— Ты ещё такой дурачок.

Малиновка выбивается из сил, её писк становится тише. Я смотрю на бедняжку…

Я вижу комнату её глазами. Вижу ненавистные прутья, бьюсь об них, падаю и снова бьюсь.

Сколько себя помню, я никогда не боялся грозы. В детстве для меня не было ничего увлекательней, чем в непогоду стоять у окна и выжидать самую настоящую молнию. Со временем я стал равнодушен к этому природному явлению. Зато моя мать панически боялась грозы. Не знаю, считала ли она её наказанием Божьим, но факт остаётся фактом. С приходом непогоды она начинала сильно нервничать, и её всякий раз расстраивало, если она замечала меня или отца у окна в это страшное для неё время. Если гроза бушевала ночью, мать могла спокойно заснуть только при двух условиях: либо отец ей что-то негромко рассказывал, либо просто прижимал к себе. Меня всегда поражало, как ему хватало терпения возиться с женой, как с маленькой девочкой. Помню одну ночь, уже после его смерти. Я проснулся от того, что оглушительно гремел гром. При каждом его раскате мать тихонько всхлипывала, так тоненько и беспомощно, что снова заснуть мне мешали жалость и чувство долга. Недолго думая, я перебрался к ней в постель, осторожно взял её за руку. Она с готовностью сжала мои пальцы в ответ и сонно пробормотала: «Кристиан». Больше той ночью она не плакала.

Не самое приятное моё воспоминание, только тяжёлые тучи и густой влажный воздух не давали думать о чём-то менее печальном. А размышлять хоть о чём-то мне было просто необходимо.

И предположить не мог, что к обычному человеческому телу придётся привыкать. Вампирские способности во мне пробуждались постепенно, шаг за шагом, и, когда они в одночасье исчезли, я почувствовал себя… Стыдно признаться — убогим. Или, как бы выразиться помягче, больным. Глаза заметно утратили зоркость, слух и обоняние так же притупились. Не было уже той лёгкости в мышцах и уверенности, что можно, не напрягаясь, взобраться куда угодно и шутя преодолеть большие расстояния. Поначалу всё это приносило мне такой дискомфорт, что выручали лишь мысли о чём-то постороннем. К счастью, заметное облегчение принесла нормальная пища, по которой я успел порядком соскучиться. Спустя всего пару часов моё раздражение сошло на нет. А на исходе третьего часа я почти перестал жалеть об утраченной силе.

Немного не доезжая до дома Андрея, мы с Хедвикой вышли из экипажа и продолжили путь пешком. Сказать по правде, я опасался снова встретиться с ним. Мне становилось жутко всякий раз, когда я представлял его полный укора и безграничной печали взгляд. Намеренно или нет, Андрей хотел сделать из меня компаньона, и, несмотря на его жёсткий подход, мне было жаль рушить его надежды. Он ведь так долго мучился от одиночества. Столько лет противостоял искушению отведать человеческой крови и присоединиться к собратьям. Неудивительно, что Андрей не удержался, когда судьба подбросила ему меня — растерянного парнишку, которого другой вампир выбрал в качестве главного блюда.

Я бы отказался от встречи с ним, если бы не Хедвика. Не вняв моему слабому сопротивлению, она вознамерилась во что бы то ни стало вернуть мне вещи Родерика. Её не волновало, что атрибуты чёрной магии вряд ли мне пригодятся в повседневной жизни. Даже от Филдвика они меня не спасут: я просто не умею ими пользоваться.

По словам Хедвики, защитить своё жилище от вторжения вампиров довольно легко. Цветы чеснока или те же семена горчицы не дадут нечистой силе проникнуть внутрь. Вампир войдёт в дом, если его кто-то пригласит по неосторожности или же, пав жертвой гипноза. Должно быть, когда я впервые заметил семена перед своей дверью, именно Франсуа разрушил чары одним всего лишь словом «выходи». Самим вампирам, как ни странно, сложнее защититься от людей. При всём своём могуществе они не могут отгородиться от нас простенькими чарами.

Дверь была по-прежнему беспечно не заперта, а сам хозяин дома мирно спал на кушетке, подложив руку под голову. На журнальном столе, рядом со стопкой книг, покоились его очки. Андрей не услышал, как мы вошли, вообще не почувствовал нашего присутствия. Даже не пошевелился во сне, как это бывает с людьми в подобных ситуациях. Настоящая находка для охотника за вампирами.

Хедвика резко взмахнула рукой, и кушетка перевернулась. Я аж подскочил от неожиданности, а когда увидел, что стало с Андреем, и вовсе постыдно вскрикнул. Стряхнув с себя ложе, словно оно ничего не весило, вампир уставился на нас с хищным оскалом. Его глаза ярко мерцали красным светом, а напряжённая поза явно намекала на предстоящую атаку. В одну секунду всё переменилось. Андрей шумно вздохнул и, приняв приличный вид, запустил пальцы в волосы.

— Мы ненадолго, — тоном оскорблённой королевы выдала Хедвика. — Заберём кое-что и больше тебя не потревожим, — девушка выхватила у меня маленькую походную сумку из светлой кожи и открыла её. — Где вещи Родерика?

Я почувствовал болезненный укол совести.

— Ради Бога, не будь с ним такой жестокой. Он не хотел ничего плохого, ситуация была сложной… И он же твой друг, в конце-то концов.

Совсем несмело я взглянул на оправдываемого. Клянусь, Андрей выглядел поистине жалко. Растерянный, он стоял перед нами на коленях и даже не пытался встать. Просто перепуганный грабителями библиотекарь, а не своенравный вампир, способный дать жару непрошеным гостям. Он приоткрыл рот, но не произнёс ни звука.

Я без спроса взял со стола очки и, сделав пару робких шагов, протянул ему. Без них он как рыцарь без забрала.

— Прости её за грубость. Она сердится немножко.

— Я в ярости, — поправила меня Хедвика. — Он чуть из тебя кровопийцу не сделал. Хорошо, что ты, балбес упрямый, не захотел расставаться с человеческой сущностью. Другой, на твоём месте, живо бы смекнул, какое ему счастье привалило. Ведь будучи вампиром, можно жить вечно и безнаказанно манипулировать людьми.

— Он всего лишь хотел спасти меня от Филдвика.