Юрий Шамшурин - В тайге стреляют

«Куда я теперь? Совсем один. Матери, однако, нет, отец — не знаю где... В юрте в углу забыл обломок косы. Жалко, нож из него можно бы хороший сделать».

Назарке показалось, что он стал легкий, как пушинка с одуванчика, и ему ничего не стоит прыгнуть на самую высокую ель.

...Родная тайга, звонкая, летняя, полная жизни. И было понятно Назарке, о чем беззаботно пересвистывались синицы, о чем тосковала кукушка-бездомница. Он шел по тайге и вместе с птицами пел песню. В песне не было слов. Всех жителей леса знал Назарка. И все, как старого друга, приветствовали его. Вон, кажется, сел на ветку глухарь, которого Назарка осенью подранил. Точно, это он. Даже капельки крови можно разглядеть на крыльях.

— Не бойся! — весело крикнул Назарка. — Я теперь никого не убиваю!

В руках у него вместо ружья пахучая черемуховая ветка. Шагал он легко, и деревья перед ним расступались, зеленые мягкие листья ласково касались лица. Оказывается, цветы умеют улыбаться, а Назарка не знал и от стариков никогда подобного не слышал. Но что это впереди вдруг зловеще засверкало? Это тощие волки в темноте бродили, злыми огоньками поблескивали их глаза. Жутко завывали волки, а самый старый из них кричал: «Постой-ка! Сейчас мы с тобой расправимся!»

Бросился он на Назарку, замкнул зубы на шее и начал ожесточенно трясти его. Назарка хотел крикнуть, чтобы помогли, выручили из беды, — и не мог. Его швыряли вверх и вниз, так, что замирало сердце, человеческими голосами говорили что-то...

Назарка лежал на розвальнях, на раскинутом собачьем тулупе. Крепкие руки разминали окоченевшее тело. Вокруг молча столпились вооруженные люди. Нетерпеливо пофыркивали лошади. Раздвинув бойцов, к саням протиснулся Степан: может, знакомый человек? Пешкин как раз только что чиркнул спичкой, намереваясь получше разглядеть лицо. Слабый огонек выхватил из мрака зеленые стебельки сена, гнутый передок саней, перетянутый кожаной веревкой, осветил закрытые глаза и плотно сжатые губы незнакомца. На щеке, как серебряная монетка, выделялось помороженное место.

— Назарка! — огорошенно воскликнул Степан и поспешно схватил сына за плечи. Он высоко приподнял его, пытливо всматриваясь в неподвижные, пугающе знакомые черты. — Э, ум, однако, потерял! — дребезжаще засмеялся он и посмотрел на бойцов, словно искал у них поддержки. — Откуда тут быть Назарке? До нашего аласа десять кес, поди, будет. Какой-то другой парнишка.

— Нет, точно Назарка! — пристально вглядевшись в лежащего, сказал Тарас и непонимающе развел руками. — Как он сюда попал?

Степан вопрошающе глядел на сосредоточенные лица красноармейцев, озаренные холодным лунным светом. В голове Степана закружились беспокойные мысли: не приключилось ли чего дома?

— Все выясним, как в себя придет, — заметил Пешкин. Он отвернул полу полушубка и достал фляжку. — В таком случае спирт — самое полезное снадобье.

На полузакоченевшего Назарку наткнулся красноармейский отряд. Дозорные шли лесом и ничего не заметили. Но передняя лошадь внезапно шарахнулась на обочину и захрапела. Ездовой дернул вожжи, крикнул свое обычное «Хат!», но лошадь не двинулась с места. Соскочившие красноармейцы обнаружили на дороге скорчившегося подростка.

Когда Пешкин влил в рот Назарке несколько глотков неразведенного спирта, тот, поперхнувшись, закашлялся и с усилием приподнял веки. Сначала Назарка ничего не видел, лишь крутились и мелькали перед глазами ослепительные кружочки. Но вскоре мрак поредел, огненные кольца потухли, и Назарка разглядел над собой большую красноармейскую звезду, обрамленную мехом тарбаганьей шапки. Рядом виднелось лицо, поразительно похожее на лицо отца. Даже родинка возле носа такая же. Назарка подумал, что это продолжение сна, и закрыл глаза. Тело болезненно ныло, уши, похоже, чем-то заткнули. Во рту, неизвестно отчего, было горько, а желудок наполняла приятная теплота.

— Назарка! — донесся встревоженный отцовский голос.

— Очнулся... Я же говорил, что он не сильно подмерз, — обрадованно произнес Тарас. — Не волнуйся, Степан! Сейчас все узнаем.

И этот басовитый голос показался Назарке очень знакомым. Он снова открыл глаза, привстал и недоуменно огляделся. Подобие улыбки промелькнуло на его губах и тотчас исчезло. Назаркой овладело смутное беспокойство. Он силился вспомнить что-то важное, значимое, но не мог. Голова кружилась.

— А ну, паренек, пробежись!

Назарка задвигал руками, ногами, воображая, что припустил во весь дух.

— Нет, ты не брыкайся. Встань и разомнись! — потребовал Тарас. — Скорей согреешься.

Степан никак не мог прийти в себя, и блуждающая улыбка косила его губы. Все еще не веря своим глазам, он смахнул с воротника сына снежинки и одернул на нем шубенку. Многому пришлось удивляться Степану за последнее время. Всего несколько дней назад он покинул свою юрту, а кажется — минули годы. И прожил он их по-новому...

— Отец! — узнал Степана Назарка и всхлипнул.

В голове его все перемешалось, и он никак не мог увериться: действительность это или видит он удивительный сон. Тарас поставил Назарку на ноги и подтолкнул ладонью в спину:

— Ходу, да порезвей!

Назарка пошатнулся, неуверенно шагнул и, растопырив руки, побежал.

— Правильно! — одобрительно неслось ему вслед. — Еще поднажми! Не робей, не упадешь!

Тепло волнами разливалось по телу, Назарка чувствовал себя бодрее. Запыхавшись, он вернулся к саням и сразу попал в объятия Степана. Значит, в самом деле правда! Назарка уткнулся в отцовскую шубу и беззвучно заплакал. Степан порывался спросить о семье, но что-то удерживало его от расспросов. Назарку закутали в доху и уложили на сено.

— Полностью ожил? — поинтересовался Тарас и крякнул, растирая подбородок. — Добре! А то такой молодой и умирать собрался, негоже.

Пешкин глянул на часы.

— Трогай! — подал он команду. — К трем утра мы должны быть на исходном рубеже.

Заскрипели полозья, качнулись и поплыли назад деревья. Вдруг все случившееся молнией пронеслось в голове Назарки: мать... сестренки... Перемигивание огоньков, трескотня и рев быка. Он скинул с себя доху и дико посмотрел вокруг. Заметил шагавшего рядом отца, судорожно вцепился в него. Степан почувствовал, что сына трясет как в лихорадочном ознобе.

— Мать... сестренки... стреляли... убили! — невнятно зашептал он прыгающими губами. — Не надо туда ехать. Там плохие люди... Их много, они убивают!..

— Что-что? — наклонившись к сыну, переспросил Степан.

— Маму убили, сестренок... Не ездите туда!

Степан мало что понял из бессвязного рассказа сына, похоже, тот бредил. Однако отец почуял неладное. Где-то здесь, вблизи, кажется, находились жена и дочери.

— Тарас, остановиться бы надо! — громко сказал Степан.