Исуна Хасэкура - Волчица и пряности. Том 11

Хоро улыбнулась шутке и указала на Лоуренса.

– Эта работа, которую ты только что делал.

– Работа? Ты про это?

– Ну да, эта писанина. Ты говорил, было бы дорого поручать ее кому-то в городе?

Грамотность сама по себе – профессиональный навык, уже поэтому чья-то помощь в написании письма обходится недешево. А плата за составление официальной бумаги еще выше.

– Что? Ты хочешь, чтобы я для тебя что-то написал?

– Хмм? Ну… думаю, можно сказать и так.

– Если это и все, то это сущая мелочь… Может, еще чего-то хочешь? Яблоки, может, или персики в меду?

Чтобы Хоро поставила что-либо выше еды – большая редкость. Быть может, после всех этих разговоров о записях ей захотелось предать бумаге воспоминания о доме?

– Это заманчиво, конечно… но еда долго не живет. А письменное слово, ты говорил, не меняется, и его можно хранить долго.

Судя по тому, с каким смущенным видом Хоро это произнесла, Лоуренс угадал.

– Думаю, если ты попросишь написать толстый том, это будет довольно тяжело.

– Нет… не очень много…

Она спрыгнула с постели и мягким движением уселась на стол. Она что, хочет, чтобы Лоуренс прямо сейчас это написал, раз уж оно не длинное?

– Так что же ты хочешь, чтобы я написал?

Вместо ответа она уставилась куда-то в пространство, будто тщательно обдумывая каждое слово, которое она желала вверить бумаге. Видимо, это что-то очень дорогое для нее, подумал Лоуренс; поэтому он молчал и терпеливо ждал. Наконец он услышал что-то вроде тихого дуновения ветерка и понял, что это Хоро, закончив размышлять, вдохнула.

– Слова будут такие. «Волчица Хоро Мудрая…»

Лоуренс быстро схватил перо и чистый лист пергамента. Хоро не стала дожидаться, когда он будет готов.

– «…Должна быть доставлена на родину в соответствии с данным договором».

Лоуренс застыл, потом повернулся к ней.

– Ведь человеческая память такая ненадежная. Если ты забудешь, выйдет нехорошо.

Она улыбалась, но с серьезным лицом, точно обвиняя. Лоуренс ничего не мог ответить: он вспоминал, как разочарована была Хоро накануне. Она солгала, когда сказала, что хочет быть полезной; а правда-то вот она. Их договор был просто на словах. А он в этой деревне сам показал ей, как слаба человеческая память.

– Н… не… но…

Ему удалось в конце концов выдавить какие-то слова, но они не складывались во что-то связное. Лоуренс никак не мог обратить в слова свои мысли, но чем больше он думал, тем яснее становилось, что Хоро ему важнее любых торговых сделок. Конечно, она это понимала; потому-то Лоуренс и не мог догадаться так долго, что ее расстройство вызвано именно этой причиной.

– Но? – холодно переспросила она. Логика была на ее стороне, ну а Лоуренс опять проявил бестактность.

– Ничего.

Он уже приготовился извиняться, но –

– Хех. Я тебя уже столько раз пугала, что наш договор ты уже не забудешь, – и Хоро рассмеялась. – Но, да… ты, похоже, раскаиваешься, так что на этот раз я тебя прощаю.

Лоуренс знал, что может возразить, если захочет (и Хоро тоже), но предпочел дать ей то, чего она желает.

– Прости.

– Мхм.

Ее уши довольно шевельнулись.

– Однако…

Ее лицо вдруг посерьезнело, и она взглянула на Лоуренса сверху вниз. Что еще? Лоуренс выпрямился. Хоро прижалась лицом к его лицу и сказала:

– Если в этом договоре нет нужды, я могу попросить какую-то похожую награду, правда?

Он отодвинулся чуть назад и кивнул. Естественно, он должен как-то ее вознаградить… но тут он вдруг осознал, на что именно Хоро только что заставила его согласиться.

– Ты сейчас –

– Цена написания такого договора… Интересно, сколько это выйдет в еде? Я вообще смогу все это съесть?

Она нарочито ухмыльнулась и махнула хвостом, едва не свалив все со стола. Лоуренс понятия не имел, сколько же она прождала, пока он не угодил наконец в ее ловушку; и вот он сам себя похоронил этим обещанием… отказать ей было уже невозможно.

– Эй, у тебя сейчас лицо, как у юного Куроли было.

Она ткнула Лоуренса в нос, дразнясь, но у него не осталось сил, чтобы отпихнуть ее руку. Хоро спрыгнула со стола, потом развернулась и прижалась к спинке стула Лоуренса.

– О, ты и плакать тоже будешь?

Лоуренсу оставалось лишь улыбнуться; он поднялся на ноги и ответил:

– А что, можно – раз уж мне повезло, что здесь есть кто-то, кто может меня обнять.

Хоро просияла; Лоуренс собрался с духом и продолжил:

– Но сможет ли эта маленькая грудь выдержать –

Бам! И Хоро рассмеялась, потряхивая рукой. Лоуренс взял ее за эту руку и успокоил свое покачивающееся тело. Улыбка Хоро явно была фальшивой, но Лоуренс знал заклинание, которое может превратить ее в настоящую. Конечно, было ясно как день, что Хоро ждет это заклинание, и у Лоуренса не оставалось выбора, кроме как его произнести.

– Теперь я никогда не забуду твою улыбку.

Хвост Хоро распушился, и она крепко ухватила Лоуренса за руку.

В деревне, где она жила веками, осталось лишь ее имя, а саму ее постепенно забывали. Одних слов недостаточно, чтобы сохранить память о ее улыбке. А здесь и сейчас селяне снаружи готовили для нее и Лоуренса праздничную трапезу. Похоже, сегодня ночью трудно будет не опьянеть.

Хоро мягко кивнула, и улыбка на ее лице стала застенчивой.

Порою даже посреди самой лютой зимы выдается денек столь ясный и спокойный, что поневоле дивишься, не пришла ли весна раньше срока. В такие безветренные дни, если сидеть на солнышке, бывает даже тепло.

Даже торговец, ценящий время не меньше, чем деньги, задерживается в пути, чтобы понаслаждаться такими деньками. Он останавливает свою повозку на первой же лужайке, где не пасутся всякие коровы, берет в одну руку флягу, а в другую кус ржаного хлеба и, глядя в небо, потягивает вино и жует хлеб. Он отщипывает мелкие кусочки, пока ему это не надоедает, потом запихивает в рот остальное и почти засыпает, жуя.

Покрывающее его одеяло впитывает теплый солнечный свет, и у торговца создается ощущение, что он дремлет возле очага. Все, что достигает его ушей, – чириканье птиц и воображаемый звук, с которым теплые солнечные лучи ласкают землю. Подобные моменты – роскошь, доступная лишь путешественникам…

И с этой роскошью время от времени рождаются соблазны.

***

Эта история началась поздним утром, когда солнце уже поднялось довольно высоко и зевать никому не хотелось; и началась она с карты. Лоуренс, путешествующий на запряженной лошадью повозке, встал вместе с солнцем и теперь думал, не разнообразить ли чем-нибудь скучную поездку; потому он и достал карту