Чернияз Абуталипов - Чекисты рассказывают...

Преступники унесли все столовое серебро, а также отрезы, оставленные заказчицами.

Явная картина ограбления с убийством.

Экспертиза дала заключение, что смерть Абрамяна наступила за трое или четверо суток до обнаружения трупа. Началось следствие.

Прошло четыре года. Много версий было отработано для раскрытия этого преступления. Проверяли возможных убийц. Арестованных по другим делам допрашивали с учетом возможной их причастности к делу Абрамяна.

Оно переходило из года в год в числе «нераскрытых убийств прошлых лет». Нет, к нему не привыкли, о нем думали, над ним работали. В уголовном розыске дела по раскрытию тяжких преступлений не предаются забвению.

Наступил 1946 г. Звонок по телефону начальнику уголовного розыска республики полковнику Туманову.

Звонят из первой горбольницы. Врач кардиологического отделения Хамидов.

— Товарищ полковник, такое дело. Пришлите, пожалуйста, кого-либо из вдумчивых работников. Здесь расскажем.

— Хорошо, товарищ Хамидов. Пришлем. Через полчаса будет у вас.

«Вдумчивого, так вдумчивого. У нас все мыслящие! Что там у них случилось?» — подумал Туманов.

— Александр Александрович, — сказал он опытному работнику уголовного розыска, — как раз вы подходите! Просят мыслящего работника! А ваша фамилия Разумный! Вам и карты в руки. Садитесь на троллейбус, съездите на Искиджува, найдите в первой горбольнице врача Хамидова и выясните, что ему нужно. Действуйте!

Хамидов оказался молодым, красивым, интеллигентным человеком.

«Да, не одна девушка мечтает о таком», — подумалось Разумному. Но он рассердился на себя за посторонние мысли на работе и последовал за врачом в кабинет заведующего кардиологическим отделением. Им оказалась хотя и не очень молодая, но красивая женщина по фамилии Хайдарова.

«У них все красивые, — подумал Разумный, и опять рассердился на себя. — Что за мысли лезут мне в голову? Разумный ли я?»

— Понимаете, товарищ! — сказала Хайдарова. — Такая ситуация! Четыре дня назад к нам поступил больной Юзеф Якубович. Инфаркт миокарда… Болезнь серьезная, требует покоя, физического и нравственного. Мы боремся, делаем все… А он волнуется, твердит одно: «Вызовите уголовный розыск… Мне надо заявить…» Мы говорим: «Невозможно, вам волноваться нельзя!» А он: «Вызовите уголовный розыск, тогда перестану волноваться!»

Она помолчала, поправила белую шапочку на голове и продолжила:

— Посоветовались с профессором Бахадыровым. Он сказал: «Медицина должна делать все, чтобы больной был спокоен, создать обстановку, способствующую лечению и выздоровлению его». Вот мы и решили пригласить вас.

— Что известно о больном?

— Юзеф Янович Якубович, 1897 г. рождения, слесарь автобазы, уроженец Белоруссии, поляк, — рассказывала она, поглядывая в историю болезни.

— Я готов, — сказал Разумный. — Думаю, что в беседе следует принять участие и вам, доктор Хамидов, с учетом того, что вам придется засвидетельствовать состояние больного: в твердой памяти, здравом рассудке и т. д. Ведь мы не знаем, о чем он хочет нам заявить.

На небритом сухощавом лице больного засверкали глаза, когда врач объявил, что по его требованию прибыл работник уголовного розыска.

— Здравствуйте. Я готов выслушать вас если это не будет для вас чрезмерно затруднительным, — сказал Разумный, садясь на подставленный ему стул. Он приготовил бумагу и авторучку.

Больной закрыл глаза. Через несколько секунд открыл и произнес:

— Спасибо, что пришли. Слава божьей матери, что привела вас сюда. Хочу рассказать о себе, моих прегрешениях. И о врагах, которые еще топчут вашу землю. Вашу и мою.

Он замолк, судорожно глотнул и продолжал:

— Нет, доктор, не волнуйтесь, я буду спокоен. Так вот, я родился в Западной Белоруссии. Окончил русскую школу. Отец был труженик, честный человек. А потом мы попали под иго диктатуры Пилсудского. Я был призван в армию, участвовал в развязанной им против Советской России войне. Потом демобилизовался. Семья бедствовала. Отец горевал, что мы оказались под властью шляхтичей. «Пся крев», — отзывался он о пилсудчиках. Ну что говорить о том тяжелом времени. Потом, в 1939 г., немцы напали на Польшу. Наш городок бомбили. Жену убило. Отец с матерью умерли еще раньше.

— Пожалуйста, расскажите о главном. Не утруждайте себя тяжелыми воспоминаниями.

— Вот к главному я и подошел. К началу нападения Германии на СССР я работал на лесоразработках на трелевочном тракторе. А потом мне сказали: ты поляк, можешь поступить в армию Андерса, будешь воевать против немцев. И я пошел. Служил шофером при штабе армии Андерса. Возил капитана Вержбицкого и поручика Лещинского из Янгиюля в Ташкент. Чаще всего они были в штатской одежде. Ожидал я их в условленном месте. Почему в такой одежде, я не знал, А потом понял, когда, по их приказанию, носил в домик на Стрелковой пакеты с подношениями. Там были продукты, которые подбрасывали нам союзники. В таких случаях я тоже одевался в штатское…

Он помолчал.

— Знаете, что было в том домике? Там офицеры встречались со «своими людьми». Зачем им нужны были эти люди, я не понимал. Ведь мы с советскими — союзники! Потом понял. Понял, когда узнал, что воевать рядом с русскими мы не будем, а уедем к англичанам на Ближний Восток.

Он замолчал. На этот раз закрыл глаза и молчал несколько минут. Разумный вопросительно посмотрел на врача, но больной заговорил опять:

— А мне не хотелось уезжать из Советского Союза. Я хотел воевать против фашистов. Один раз пан капитан сказал мне, что вечером я повезу в Ташкент хорунжего Михальского и подхорунжего Плашкевича. Все должны быть в штатском. Буду ждать их, где укажут, хоть до утра, если будет нужно. А потом должен привезти их в целости и сохранности. Вот я и повез их глубокой ночью. Михальский успел подвыпить, он это любил. И тогда начинал болтать обо всем, что приходило в голову.

С того самого момента, как больной Якубович произнес слова «домик на Стрелковой», Разумный насторожился и старался не пропустить ни одного слова заявителя, ни одной интонации в его голосе. Он-то знал, что уже пошел пятый год с момента нераскрытого убийства портного на Стрелковой!

— И вот я уловил слова Михальского: «значит, «отмадамился» наш друг! Вечная ему память! Вещички нам пригодятся, а золото придется отдать пану капитану». И я понял, что произошло преступление, соучастником которого невольно стал и я.

— Может быть, закончим беседу, — сказал врач. — Вы устали, больной.

— Нет-нет, я еще не рассказал самого главного! — быстро ответил тот. — Так вот, через два дня у меня резко повысилась температура. Пан доктор сказал: в больницу, в инфекционную больницу! У меня оказался сыпной тиф. Был между жизнью и смертью полтора месяца. Потом меня выписали. Узнал, что последние эшелоны армии Андерса уже ушли. Обрадовался. Хотел вступить в Красную Армию. Не взяли. Сказали: иностранный подданный. Потом хотел поступить в польскую дивизию имени Костюшко — сломал ногу, не взяли. Устроился на работу, получил жилье. Добился советского паспорта. Все хотел пойти заявить о Михальском. Но кого и где будут искать? А потом…