Александр Казарновский - Поле боя при лунном свете

Иошуа всплеснул руками и произнес надрывно:

– Увы, я сегодня вечером уезжаю. Возвращаюсь завтра утром.

– Куда? – невольно выстрелила она вопрос, и, похоже, это был просчет. С чего вдруг «русскую» девочку, знакомую с Иошуа, как она сама выразилась, шапочно, заинтересовало, куда это романтический гений с пейсами и кисточкой собрался ехать ночевать. Неужто втюрилась и взревновала?

Иошуа сделал вид, что не заметил ее вопроса, и сам в свою очередь задал вопрос. Истинно еврейский получился диалог.

– У вас во сколько завтра обеденный перерыв?

– В час. Но могу немного пораньше.

– Пораньше не получится, – огорчился Иошуа. – Наоборот. Придется попозже. Мне еще – за овощами…

Вот теперь начинается самое-самое. Ну, глазки небесные, сверкните кровожадно, и ваша хозяйка – в капкане.

– Двора, – обратился я к девушке на иврите, – этот метумтам вздумал покупать у арабов. Объясните ему, что сейчас это опасно. Деньги он, видите ли, экономит. Напугайте его тем, что вы не придете.

Двора улыбнулась улыбкой Кармен и, пристально глядя Иошуа прямо в глаза, нежно сказала:

– А что, разве настоящего мужчину можно чем-то напугать?

Ну, Двора, ты даешь!

– Замечательно, – пропел мой друг. – Значит, так. Завтра захожу в магазин. По пути домой. Это на перекрестке «Городок». Оттуда звоню, если ничего не отменяется. И автобусом двенадцать тридцать – сюда. И сразу – за вами.

Если – не дай Б-г! – один шанс из тысячи верен, у нее, таким образом, еще и будет время сообщить: «Объект на месте. Действуйте».

Двора, лучась, прощебетала ему свой номер мобильного, и на этом мы расстались. Уходя, я обернулся и все-таки вставил:

– Так я жду вашего звонка.

– Ростом ты, брат, не вышел и пейсов нема, – ответил мне ее взгляд.

Дверь, влекомая тугою пружиной, хлопнула у нас за спиной.

– Если выяснится, что Двора здесь не причем, и ее можно брать в союзники, то дальнейшие контакты в ней будешь устанавливать ты, – сказал я. – Зря, что ли, она на тебя смотрит, как кролик на удава?

Иошуа покачал головой.

– Я же тебе вчера вечером объяснил: у меня есть невеста.

– Как хочешь. Кстати, тебе помочь расставить картины или сам справишься?

– Сам справлюсь.

– Так. Никакие шидухообразные встречи невозможны из-за наличия у тебя невесты, между прочим, сейчас во всех подробностях мне о ней расскажешь, и не надейся, что тебе удастся отвязаться. Но пока меня интересует другое – ты уже на этой Дворе меня женил?

– Да, – просто ответил Иошуа.

– А меня ты, случаем, не забыл спросить?

– Проголосуем, – предложил Иошуа. – Мы с Вс-вышним – «за». Ты – в раздумьях. Двое «за» при одном воздержавшемся.

– А что скажет она сама?

В крайнем случае, будет против. «За» все равно большинство.

– А откуда у тебя такая уверенность во Вс-вышнем?

– Я в Нем всегда уверен.

– Нет, в том, что Он – «за»?

– Если Он против, у вас все равно ничего не получится. Этот вариант можно и не рассматривать.

– Согласен. Тогда на свадьбу подаришь мне четыре своих лучших картины.

Йошуа скрипнул зубами. В нем проснулся гофмановский ювелир. Мы миновали оффисы и спустились по тропке к караванчикам «“Хилькат а-садэ». Снизу приветственно заклокотали куры. Зашевелились тучные индюки с красными соплями.

– Матай пурим ? – Когда Пурим? – крикнул им Йошуа. – И они ответили:

– Бадар! Бадар! Бадар ! то есть в Бадаре!

Четырнадцатое адара пять тысяч семьсот пятьдесят четвертого года. Пурим в Москве. На сцене стоит самодеятельный актер, с красивым еврейским лицом, а на руках у него сидит мой Михаил Романович и улыбается неполнозубым ртом, символизируя «чудом спасенный народ». «Алеф» за девяносто четвертый год. Страницы пожелтели, Мишка вырос, я постарел.

Мой взгляд упал на лежащий слева от меня мобильный. На его экранчике высвечивалось пятнадцать пятьдесят. Пришлось отложить журнал и вылезти из будки. На желто-зеленом глянце свежевысохшей краски пыль смотрелась особенно аппетитно. Как первая пороша в Подмосковье.

Несмотря на то, что на дворе стояло лето со всеми вытекающими из наших потовых желез последствиями, в этот день дышалось вполне терпимо. Ветерок перебирал длинные листья-лодочки странных деревьев, которые, судя по этим самым листьям, должны были быть либо ивами, либо эвкалиптами, но ивами они не могли быть, потому, что известно, что на весь Ишув имеется лишь одна ива – на дворе у Иегуды Шехтера. Когда наступает Суккот, и пора раздобывать «арба миним», четыре растения, весь Ишув возле нее пасется, срезая веточки. А что касается болотолюбивых эвкалиптов, то на наших горах они не растут. Как бы то ни было, флотилии зеленых лодочек качались на волнах голубого ветра и стремительно плыли, никуда не плывя.

Я вошел в пустую учительскую, хлопнув темно-коричневой дубовой или «поддубовой» дверью. По счастью, учительская была пуста, никто из преподавателей не приволок сюда своих учеников. Есть у нас в школе такая система – во время уроков учительская рассматривается, как обычное учебное помещение, и, поскольку классы от моей будки удалены, а учительская рядом, я вою всякий раз, когда там проходит урок со всем сопутствующим балаганом. В смысле бардака, творимого на уроках, ешива тихонит, конечно, лучше, чем любая израильская школа, даже религиозная, но гораздо хуже, чем все, что может себе представить нормальный человек, обладающий обычным, а не брейгелевским воображением.

Как бы то ни было, если бы в учительской сейчас проводилось какое-нибудь занятие, мой план позвонить в Москву оказался бы утопичен, как социализм.

А так – тишина, покой. В учительской по белым стенам бегут полки из ДСП с наклеенными на них и уже отклеившимися коричневыми пленками, призванными изображать что-то вроде коры карельской березы.

Я вошел в кабинет рава Элиэзера. Конечно же, рава не было на месте, и, конечно же, кабинет не был заперт. Я набрал номер его мобильного телефона.

– Слушаю!

– Рав Элиэзер, извините, мне срочно нужно позвонить в Москву. Можно я позвоню из вашего кабинета? Я потом оплачу – могу сейчас засечь, сколько времени говорил, и возместить по тарифу, могу потом посмотреть по распечатке.

Ведь знаю, что не откажет, а до чего жалобно выходит.

– Хорошо, – ответил рав Элиэзер. – Только телефон, по которому вы сейчас звоните (я понял, что номер отразился на экране его мобильника) не имеет выхода на заграничные линии. Так что позвоните по другому аппарату. Он стоит на столе, который…

– Вижу, вижу, спасибо большое, рав Элиэзер…

Вот только что не рычал я, набрасываясь на телефон.

Ноль – один – два – семь – ноль – девять – пять – два – три – два – один – ноль – пять – три.