Александр Казарновский - Поле боя при лунном свете

Судя по тому, как ложатся пули, арабы правильно понимают свою задачу. Меня это не очень радует. Я стреляю, не целясь, во все стороны, они – тоже. В результате, скорее всего, будем квиты – в кого-нибудь я да попаду, и кто-нибудь в меня да попадет. Короче говоря, не видать мне ни Мишкиных серьезных серых глаз, ни непристойно-голубых глаз Дворы.

Пуля, залетев откуда-то слева, отколупывает кусочек камня с «моей» стороны, обдав меня пылью. Я инстинктивно отпрядываю. И вовремя – пули начинают свистеть прямо передо мной, вернее между мной и «моим» камнем. Все-таки им удалось зайти сбоку. Теперь камень мне больше не защита. И вообще больше у меня защиты нет. Всё. Меня ждет великое Никогда.

Когда у нас кончаются занятия? Двадцатого? Когда выпускной? Первого? Вот и отлично. Я набрал номер турагентства.

– Алло, Наташенька? Здравствуйте. Это вас беспокоит Рувен Штейнберг из Ишува. Что? Нормально живем. Ну, не то, чтобы совсем тихо, но иногда удается из туалета до ванной добежать, не схлопотав пулю. А, серьезно? Постреливают у нас. И тревоги объявляют. Да ничего, прорвемся. Слушайте, Наташенька, мне бы в Москву слетать. Да, на месячишко. Ну, скажем, на двадцать первое.

(Ничего, на выпускном Яаков посидит. Ему не привыкать. А что касается Игоря, даст Б-г, поймаем до двадцать первого).

Выяснилось, однако, что в-основном билеты уже распроданы, но один можно будет сделать, правда, не по минимальной цене – двести девяносто девять доларов, а аэрофлотовский за триста двадцать семь или эль-алевский за четыреста двадцать семь. Я, разумеется, раскатал губы на триста двадцать семь, но оказалось, что и они раскуплены. Я окончательно сник. Наташенька пожалела бедного поселенца, сунулась в «Трансаэро» и организовала мне билет за триста восемьдесят пять. Обговорили кошерное питание в самолете и довольные собой и друг другом простились.

– Прости, Рувен, мы немножко опоздали.

– Совсем немножко, каких-то двадцать минут. Впрочем, вы же израильтяне, для вас это немножко. Но ничего, мы здесь пока что с Яаковом пообщались.

Шалом проглотил мой сионистский пассаж, и мы двинулись в псевдостолицу нашей исторической. Ох, и в мерзких же кварталах мы побывали! Низкорослые дома были обшарпаны и покрыты подтеками. Немногие прилично выглядящие стены были украшены оранжевыми неоновыми контурами голых девиц и сердечками, пробитыми стрелами. Это означало, что здесь располагается либо пип-шоу, либо притон. Йошуа выразил мнение, что, если заглянуть в один из подобных вертепов, там нам немедленно предложат шлюху, а из нее мы сможем выудить…

– Что выудить? – спросил Шалом. – Здесь десятки борделей. Что ваш Игорь, Казанова что ли? И вообще, он деньги зарабатывает, чтобы домой отсылать, он гастарбайтер, а не секс-турист. Не исключено, что раз в неделю он и посещает какую-нибудь, но шансы, что именно она нам попадется, ничтожны. Впрочем, может, вы с Рувеном, устав от многолетней аскезы, сами непрочь прошвырнуться, так сказать, вжиться в образ?

Йошуа ответил, что водителю запрещены две вещи – во-первых, пить спиртное за рулем, во-вторых, получать по морде. Только тот факт, что Шалому еще предстоит везти нас домой, избавляет его от последнего. На этой оптимистической ноте мы разделились и пошли по трем параллельным улицам, заглядывая в каждое кафе, каждую подворотню. Сотовые мы держали наготове. В случае, если бы кто-то из нас встретил Игоря, он должен был немедленно позвонить остальным. Но Игоря не было. К этому выводу мы пришли, пройдя все три улицы и встретившись у лотков базара напротив бывшей автобусной станции.

– Что будем делать? – спросил Йошуа.

– Предлагаю приступить к следующей части операции, – сказал Шалом. – Ищем кого-то, кого можно было бы использовать, как информатора. Потом сложим расходы и поделим на три.

– В бой, – сказал я, и мы, поменявшись улицами, дабы не светиться, принялись за работу.

Двести с лишним шекелей лежали у меня в кармане. Я решил действовать по принципу «патронов не жалеть», однако как претворить этот принцип в жизнь, понятия не имел. Долго стоял перед колоритной пивнушкой, стены которой были сделаны из синей клеенки, а окна из прозрачной и мутной. Пивнушка, как и вся улица, была на семьдесят процентов наполнена молдавано-румынами, а на остальные тридцать прочими гастарбайтерами, а также русскоязычными бомжами. Пили пиво, но много. Пьяны были все. В центре зальчика напротив стойки лихо отплясывали, встав в круг и положив друг другу руки на плечи, румыны. Музыка была не столько музыка, сколько громкая. Некоторые румыны танцевали парами, иные даже поглаживали друг дружку по щекам, но могучие плечи и усы избавляли их от подозрений в голубизне. То есть, может, среди них и были гомики, но только активные. Уж больно мужественно выглядели эти сыны некогда не самого дружелюбного к евреям народа, приехавшие ныне в еврейское государство выполнять ту работу, от которой евреи воротят нос.

Девиц было только двое, и сидели они, белокурые и длинноволосые, в самом дальнем углу. Возможно, когда-то они и были симпатичными, но сейчас при взгляде на них создавалось впечатление, будто их лицами натирали до блеска асфальт. Я попытался к ним пробиться, нырнув сквозь распахнутую клеенчатую дверь в тесноту, духоту и табачный дым, но был снесен мощным торсом одного из пляшущих и вылетел обратно, при этом собрав всю свою волю, чтобы удержаться на ногах. Падать было никак нельзя – этим я привлек бы к себе ненужное внимание. Но и идти по прямой я уже был не в состоянии – толчок, полученный мной от гордого балканца разбудил утихомирившееся, было, сотрясение, и кумпол мой вновь зазвенел-загудел. Так я и шел, вернее, меня шло, мотая из стороны в сторону. При этом в пейзаж я вполне вписывался, идеально сходя за пьяного, пока, наконец, не дотащился до другого паба, занявшего пол-улицы, правда, неширокой, пешеходной, мощеной булыжником. Этот паб назывался «Маэстро». Перед входом в него красовалась раскрашенная статуя пирата. На статую были надеты красный шелковый платок, какая-то пестрая накидка, тельняшка и шаровары в крупную синюю клетку. Пират был усатым, как румын, и опирался на шпагу.

Своими деревянными столами и скамейками паб «Маэстро» загромоздил половину брусчатки. В моей больной голове пронеслось, что он разрастается, как раковая опухоль, сгубившая моего Гошеньку. На этих скамейках за этими столами сидели такие же румыны и молдаване, как и в предыдущем кафе. Не менее пьяные, но менее энергичные. Они чинно курили и перекачивали себе в желудки пивные запасы светской столицы Израиля. Я тоже хотел бы глотнуть пивка, но не мог даже подняться со скамейки, на которую обрушился, доковыляв до паба. Ноги не фурыкали и я был так же дееспособен в роли потребителя пива, как и в роли Шерлока Холмса.